Читаем Люди сороковых годов полностью

Вейна всем надоела, и никто так не ждет мира, как солдат. И тем острее злоба на гитлеровцев, которые, уже проиграв войну, отказываются поднять белый флаг, и люди должны будут умирать, наверное, до самого Берлина.

Порой бывает трудно заставить разведчиков доставить в сохранности в тыл военнопленного. Захватишь эсэсовца целеньким, специально разъяснишь обращайтесь с ним осторожнее, он полковнику Соболеву, начальнику разведотдела армии, вот как нужен! Спросишь: "Поняли?" Ответят: "Поняли", а потом докладывают: "Несчастный случай произошел, упал эсэс на дороге и голову о камень разбил..." Начнешь проверять, оказывается, у конвойного эсэсовцы во время оккупации мать расстреляли или сестру изнасиловали и зарезали. За подобные случаи с военнопленными строжайше взыскивают вплоть до разжалования и отправки в штрафной батальон, но вот встречаются еще такие истории...

Сам Подгорбунский тоже, видимо, небезгрешен: из своих рейдов он привозит не так уж много пленных. "Вот в Лозовиках, говорят, вы уничтожили восемьдесят гитлеровцев, а в плен взяли только одного. Что так мало?" "Они руки не успели поднять", - отрезает командир разведчиков, и губы его твердеют, а в глазах опять зажигается недобрый огонек.

Я живу в землянке у разведчиков день, другой, третий. Постепенно мы начинаем лучше понимать друг друга. И вот уже Владимир Подгорбунский, "зовите меня лучше Володей, - говорит он, - я так больше привык", начинает попросту, без всяких фокусов, рассказывать о своей работе, - "о работе, а не о подвигах", - считает нужным он подчеркнуть.

Рассказывает он очень обстоятельно, с бесчисленными деталями, и в рассказах его всегда находится место для описания всех участников операции. Иногда это дается ему нелегко. Я вижу, что ему хотелось бы подчеркнуть свою собственную роль: "И вот я обрушился на них...", "Тут я навел на них панику..." Но тут же Подгорбунский спохватывается: "То есть, конечно, не я сам... Я сказал в смысле - наша группа". И начинает распространяться о мужестве своих бойцов. Чувствуется, что этот человек в душе все время воюет с самим собой - офицер Подгорбунский спорит с тем Подгорбунским, который в колонии правонарушителей слыл одним из неисправимых.

Я прошу его рассказать о знаменитом рейде на Бучач, которым он оказал огромную услугу всей армии во время форсирования Днестра.

Подгорбунский охотно соглашается, но рассказ свой начинает издалека: как в самом начале наступления, еще 20 марта, по указанию разведотдела корпуса, была сформирована и двинута вперед его разведывательная группа.

- Дали мне, как обычно, два танка и отделение саперов. Ну, и весь наш взвод, конечно, вошел в группу. Танкисты - те же, с которыми мы в Казатин врывались: Висконт Алексей, старший лейтенант, командир танкового взвода, парень лет двадцати трех, высокий такой, плотный, круглолицый, русый, за Казатин он получил орден Красного Знамени, а за эту операцию потом ему добавили орден Ленина, но вот не повезло парню: убили его вскорости. И Васильченко Николай, лейтенант, командир танка, такой невидный собой, щуплый, но воин лихой, за Казатин он имел орден Отечественной войны, за Винницкую операцию получил Красную Звезду - мы там с ним за Буг прорывались. Он и сейчас живой, воюет хорошо, добавили ему два ордена Красного Знамени и еще одну Красную Звезду, словом, скоро ордена вешать некуда будет... Автоматчиками командовал мой заместитель Лукин Дмитрий, старший сержант. Он был москвич, кончил десятилетку, 1922 года рождения, полный такой, среднего роста, спокойный парень, а погиб в скором времени самой что ни на есть трагической смертью. Я вам потом об этом обязательно расскажу. Был он тоже человек заслуженный - за Казатин получил орден Славы, а за эту операцию - Красную Звезду... Вы обязательно напишите про все их награждения: родители прочтут, им приятно будет!..

Подгорбунский помолчал, наверное вспоминая, не упустил ли чего важного, потом с той же обстоятельностью продолжал:

- Собрались мы на опушке леса у реки, в полутора километрах от деревни Константиново, собрались все: четырнадцать автоматчиков, восемь саперов да два танковых экипажа - еще восемь человек. Смотрю на них - хорошие, обстрелянные ребята, с такими не пропадешь; объяснил задачу: уходить вперед, находить уязвимые места, разведывать, доставлять в разведотдел контрольных пленных, врываться в немецкие тылы как можно глубже, где удастся, громить и подавлять противника. А главное - будем делать панику...

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза