Люди сороковых годов

С одной из групп шел генерал Катуков. Он шел пешком, худой и бледный, но, как обычно, подтянутый и стройный. Генерал мог бы уехать вперед, мог бы сесть в танк, в автомобиль, но он предпочитал идти пешком, потому что знал - никакой приказ в трудную минуту не окажет такого сильного действия на бойца, как личный пример командира. Танкисты видели, что генерал идет с ними, и им становилось легче на душе.

Люди рубили вековые ели и клали их поперек незамерзших лесных бочажков, протаптывали дороги для автомобилей и помогали тягачам тащить пушки. Каждый шаг давался им с трудом. Но к сборному пункту все подразделения вышли вовремя, и ни один снаряд, ни один ящик с продовольствием не был оставлен в пути.

Передышки не было. Танки генерала Катукова немедленно развернулись и заняли новый рубеж, готовые оборонять его любой ценой...

То были самые трудные и самые опасные дни, когда гитлеровцы упорно и методично, не считаясь пи с какими потерями, загоняли два стальных клина в нашу оборону - один южнее, другой севернее Москвы. На юге они уже прорывались к Кашире, на севере - к Яхроме и Дмитрову, стремясь форсировать канал Москва - Волга.

В один из этих тяжких дней в бригаду Катукова прибыл с пополнением молодой, худощавый и ловкий танкист Леонид Лехман с щеголеватыми испанскими бачками. В петлицах у него было уже два лейтенантских "кубика" - к своим двадцати годам он накопил кое-какой жизненный опыт.

Родился Лехман в семье рабочего в поселке Черниговка Запорожской области; отец его умер, когда ему исполнилось всего два года, и матери, малограмотной женщине, едва окончившей два класса церковноприходской школы, было нелегко воспитывать двоих детей - Леонида и его сестру.

Но Леонид был способным мальчиком. К 1938 году он успел закончить девятилетнюю школу и поступить в музыкальное училище. Однако в воздухе уже пахло войной, и Лехман понял, что лучше будет профессию сменить и стать военным человеком. И не прогадал: буквально за неделю до начала войны, 15 июня 1941 года, он окончил Орловское бронетанковое училище.

В первый же день войны Лехман получил назначение в 202-ю танковую дивизию. В ее рядах в июле он сражался под Ельней. Потеряв в бою свой танк, попал в резерв Западного фронта и вот теперь получил назначение в 1-ю гвардейскую танковую бригаду...

Много лет спустя Лехман так описал свое первое знакомство с катуковцами в письме ко мне: "В бригаду я прибыл тогда, когда она отходила. Это было вечером. Обстановка для меня сложилась неблагоприятно, я даже не успел доложить о своем прибытии комбригу. Незнакомые ребята подхватили меня в машину, и так я стал солдатом бригады".

Назавтра все прояснилось. Лехман был назначен в танковую роту, которой теперь командовал Дмитрий Лавриненко. Командир роты тут же испытал молодого лейтенанта в бою и остался доволен им. "Воевать можешь", - одобрительно сказал он ему. Лехман увидел, что его окружают подлинные мастера танкового боя, и был рад тому, что ему так повезло с назначением. Впереди ему предстоял долгий и счастливый путь до самого Берлина, и читатель еще не раз встретится с ним на страницах этой книги...

* * *

Только к концу ноября частям 30-й армии под командованием генерала Д. Д. Лелюшенко, поддержанным войсками 1-й Ударной армии, которой командовал генерал Кузнецов, удалось задержать и отбросить обратно за канал фашистов.

Танкисты 1-й гвардейской бригады дрались все там же, на территории Истринского района. Они буквально изнемогали в неравных сражениях, но каждый понимал, что дальше отступать некуда: рядом - Тушино, а это, по сути дела, уже московский пригород.

"Ни шагу назад, позади Москва", - было сказано в приказе по [войскам Западного фронта, который прочли в частях еще 22 ноября{21}. И танкисты Катукова, как и пехотинцы-панфиловцы, и кавалеристы Доватора, которые все время дрались бок о бок с ними, сражались поистине отчаянно.

Стояли морозные дни, сталь буквально обжигала при каждом прикосновении, но люди не выходили из боевых машин. Контратаки следовали одна за другой. Некоторые селения по нескольку раз переходили из рук в руки...

Старый солдат Катуков прекрасно понимал, что уж если советским людям в военных шинелях в эту суровую пору приходится невтерпеж, то гитлеровцам в десять раз тяжелее. "Мы воюем у ворот своей столицы, - говорил он работникам штаба, - нам здесь и стены помогают, а их черт занес за тысячи километров от дома. Чужая, смертельно враждебная страна, ожесточенные контрудары, усталость от долгих боев, плохое снабжение из-за растянутых коммуникаций, партизаны в тылу, наконец, эти неожиданные морозы, к которым они совершенно не были готовы... Нет, что ни говорите, а хваленая выдержка их скоро надломится".

К тому же генерал знал то, о чем другие могли лишь смутно догадываться: проявляя выдержку, советское командование в сложнейшей обстановке немецкого наступления скрытно и умело сосредоточивало под Москвой новые армии, которые вот-вот должны были все перевернуть вверх дном и положить начало разгрому фашистских армий, уже истекавших кровью на подступах к Москве.