Люди советской тюрьмы

Изо всех сил старалась советская власть искоренить веру в Бога на Северном Кавказе. Это ей не удалось. На места замученных ею за веру становились другие, новые, молодые подвижники. Они погибали, но не сдавались. Вечная им память!

Глава 8 ЖЕНЩИНА

Не помню точно на которые сутки, — на восьмые или девятые, — мое одиночество в камере смертников неожиданно было нарушено.

Рано утром, сразу же после подъема, через "очко" в двери из коридора донеслись ко мне странные звуки, которых, сидя в камере смертников, я еще ни разу не слышал. За дверью что-то скреблось, шуршало и, как будто, плескалось водой. За день до этого, кто-то из надзирателей нечаянно разбил стекло в дверном очке, а вставить новое еще но, успели. Поэтому шум в коридоре, через дырку без стекла, я слышал очень отчетливо.

Шуршание и плеск там продолжались несколько минут, а затем вдруг деревянная крышка очка сдвинулась и ко мне в камеру ворвался боязливый, срывающийся шопот:

— Есть здесь кто-нибудь? Да? Я бросился к двери.

— Да, да. Есть. Смертник. Один.

— Кто вы? — шопотом спросили из-за двери. Предполагая, что со мной говорит заключенный, потому что надзирателю разговаривать так было незачем, я поторопился ответить:

— Бойков. Из редакции газеты… Конец этой фразы оборвало взволнованное восклицание женского голоса, показавшегося мне знакомым:

— Михаил?!

— Да, — подтвердил я и спросил с любопытством и волнением:

— А вы кто?

— Лиза…

Она назвала мне очень знакомую фамилию. С ее мужем Володей я встречался в Краевом комитете по делам искусств, а после одной совместной выпивки мы с ним перешли на ты. Несколько раз бывал я и в его квартире. Он и Лиза занимали четыре хорошо обставленных комнаты в одном из домов для "ответственных работников" на главной улице Ставрополя.

Идейным коммунистом Володя никогда не был; его интересовало только успешное восхождение по служебной Лестнице и связанные с этим материальные блага. Лиза нигде не работала и увлекалась исключительно нарядами, танцами, кино и граммофонными пластинками. А теперь…

— Что вы, Лиза, там в коридоре делаете? — спросил я через "очко".

— Мою пол, — ответила она.

Незадолго до моего ареста я видел ее нарядной и веселой. Могла-ли эта молодая, красивая и кокетливая советская дама тогда себе представить, что превратится в тюремную поломойку. Наверно нет. Полы в лизиной квартире всегда мыла и натирала воском нанятая уборщица.

— Как я рада, что вы здесь! Так рада, что и высказать не могу! — воскликнула Лиза вполголоса.

Это простодушное и не особенно тактичное восклицание вызвало у меня невольную улыбку.

— Рады? А вот я не очень.

— То-есть, не тому, что вы здесь, а встрече с вами, — поправилась она. — Ведь вы, все-таки, свой человек, как родной. Извиняюсь, если неправильно выразилась. У меня теперь часто мысли и слова путаются. Я в тюрьме стала такая дурная и такая… несчастная.

— Что с Володей? Жив?

— Он, — ее голос дрогнул. — Недавно… недели две назад… они его… расстреляли.

— Бедный Володя! — искренно вырвалось у меня.

— Да. Конечно. Я так скучаю о нем, — сказала она сквозь слезы. — Так жаль его. Но… он все же счастливее меня.

— Почему? Ведь вы, надеюсь, не в камере смертников?

— Нет. Суд мне дал восемь лет лишения свободы.

— За что?

— Ax!.. Ну, за то же самое, что и другим. Следователи требовали признаний. Я подписала о вредительстве и тому подобную чепуху. Они делали со мной, что хотели. Тогда они, теперь — надзиратели. Это хуже смерти. Как бы я хотела быть на месте Володи. Говорят, что в лагере совсем ужасно. Я выйду оттуда старухой. Хотя и теперь наверное выгляжу немолодой. Не знаю. Давно свое лицо не видела. В тюрьме у меня отобрали зеркальце. Чтобы я не зарезалась.

— Не падайте духом, Лиза. Я тоже тут без стекла. Очки отняли. Ничего. Привыкаю, — попробовал пошутить я.

В ее голосе и словах зазвучали прежние, знакомые мне по прошлому, кокетливые нотки:

— Вы сделались в тюрьма совсем бесчувственным и черствым. Ну, можно-ли сравнивать стекло, через которое смотрят глаза мужчины, с зеркалом, в котором отражаются лицо и фигура женщины? Какой сухарь!

Пока я подыскивал слова для ответа, она вдруг потребовала:

— Подойдите ближе к двери. Вплотную.

— Зачем? — удивился я.

— Хочу вас видеть. Ну? Скорее! Подойдите же ближе. Еще. Наклонитесь! Ну?

Я подчинился ее требованиям. В дверном "очке" тускло мелькнул большой серый глаз с длинными пушистыми ресницами и сейчас же голос женщины истерически вскрикнул:

— Ой! Что они с вами сделали! Как вы… Лиза не закончила фразы, со стоном оборвав ее на высокой ноте. В коридоре раздался хлесткий звук удара, похожего на пощечину и секунду спустя, зарокотал командой бас Юхима Санько.

— Давай! Отойди! От очка! Не гляди! Отв-рнись! Я тебе! Сука! Шкуреха!

Дальше последовал град похабных ругательств в таком же командном тоне, вперемежку со звуками ударов, женским плачем и стонами.

В приступе бессильной злобы я заколотил кулаками по двери, крича в "очко":

— Лягавый! Сволочь! Палач! Не бей ее!

— А ты! Не лезь! Тебе тоже. Надавать по морде. Могу. Заступник какой, — пробасил надзиратель по моему адресу.