Люди советской тюрьмы

В школе, где училась Валя, кто-то обезобразил один из висевших на стенах в коридоре портретов Сталина. Ему выкололи глаза и к губам прилепили окурок папиросы. Виновник этой антисоветской выходки, естественно, пожелал остаться неизвестным. После безуспешного расследования в школе, управление НКВД решило арестовать там первых попавшихся. Попались же как раз Валя и две ее подруги. Они, увидев обезображенный портрет "отца народов", не смогли удержаться от смеха. Этот смех и послужил поводом для их ареста, а на "конвейере пыток" каждая из девушек призналась, что будто бы именно она выкалывала глаза Сталину и приклеивала к нему окурок. Тройка НКВД дала девушкам по 10 лет концлагерей.

Преодолев невероятные трудности, Саша добился свидания с Валей перед отправкой ее на этап. Обняв плачущую девушку, он хотел утешить и ободрить ее, но не находил слов для этого. Да и какие слова можно сказать любимой, осужденной на десять долгих лет разлуки с любимым? Тогда он дал ей клятву:

— Валя! Клянусь, что я тоже пойду в концлагерь и разыщу тебя.

Она отшатнулась от него в страхе.

— Не надо, Саша, не надо. Ты не знаешь, как там ужасно. Я знаю. Мне рассказали… Забудь меня.

Он повторил слова, уже сказанные им ей раньше:

— Ведь я же обещал помнить всегда сказку о фарфоровой куколке…

Попасть в концлагерь в Советском Союзе не трудно. Поэтому половину своей клятвы Саша смог выполнить на следующий же день после разлуки с Валей. Он рассказал на улице антисоветский анекдот, был за это арестован и приговорен к пяти годам лишения свободы.

Выполнение второй половины клятвы — поиски девушки — было несравненно труднее. Три с половиной года искал он ее. Расспрашивал заключенных и энкаведистов, посылал письма с этапниками, отправляемыми в другие лагери, несколько раз делал запросы в Главное управление лагерей. Энкаведисты били его за эти розыски; за них же он получил двухлетний "довесок" к приговору. Наконец, ему удалось точно установить, в каком лагере девушка заключена. Несколько месяцев подряд он безуспешно добивался перевода туда и вдруг ему невероятно повезло. Лагерю, где находилась Валя, спешно потребовались электрики. Их начали собирать по другим концлагерям и комплектовать из них специальную бригаду. Сашу, как хорошо знакомого с электричеством, назначили туда помощником бригадира.

Приехав в лагерь, он сразу же начал искать там Валю. Искал ее по всем лагерным участкам и не находил.

— Нет такой, — везде отвечали на его расспросы. Наконец, кто-то сказал ему, что она лежит в лагерной больнице. Он бросился туда.

— Здесь такая-то? — Да, здесь…

Старичок-врач, заведывавший больницей, провел его в общую палату и указал на одну из коек. Там на грязном соломенном тюфяке, умирала худая женщина с брюзглым, желтовато-серым лицом, выцветшими глазами и провалившимся носом. Умирала от сифилиса. Это страшное слово было написано на листке бумаги прикрепленном к изголовью ее койки.

Умирающая не узнала Сашу, а он только чутьем смог узнать в ней любимую девушку. От прежней Вали не осталось ничего. Потрясенный, с ужасом глядя на нее, он растерянно спрашивал:

— Как же это? Как случилось? Как?

— Всегда так бывает, — вздохнув ответил врач. — Сперва попала к одному энкаведисту, затем к другому, ну, а потом пошла по рукам. Вот и заразили.

Саша застонал и, закрыв лицо руками, шатаясь вышел из палаты. Сказка о фарфоровой куколке кончилась. Ночью он убил охранника, — первого, подвернувшегося ему под руку энкаведиста, — и бежал в тайгу. Бежал в самую неподходящую для этого пору, в середине лета, когда в тайге свирепствует "гнус" — комары и всякая мошка. Летом даже охотники из туземных жителей тех мест не рискуют "промышлять" таежного зверя. За Сашей не посылали погони. Когда начальнику лагеря доложили о побеге, он сказал:

— Не стоит ловить беглеца. Все равно он из тайги живым не выберется. За пару дней гнус его, дурака, сожрет.

4. Если ранили друга…

Семья Вереминых была обыкновенная советская. Муж — Федор Лукич работал на заводе литейщиком; жена — Евдокия Ивановна воевала с домохозяйками и примусами на коллективной кухне стандартного дома в рабочем поселке; их двое детей, из которых старшему было десять лет, а младшему восемь, воспитывались в пионерском отряде и на улице. Жила семья Вереминых, если определять по-советски, не богато и не бедно. Без хлеба не сидели, но и разносолов никаких не едали, в лохмотьях не ходили, но и одеждой новой избалованы не были. Раз в месяц позволяли себе единственное "культурное развлечение": шли в кино все четверо.