Люди среди людей

- Пока не имел чести. Наслышан много, но не довелось. А с супругой Ольгой Николаевной познакомился в прошлом году в Киеве. На хозяйственной, так сказать, основе. Я, видите ли, в российской хлебной торговле не последнее лицо. Вот она и обратилась ко мне за советом: как да что, какие цены и прочая. Как не помочь жене уважаемого человека! Помог. Теперь вот получил приглашение заехать лично к Илье Ильичу…

Помещик заговорил о недостатке в России элеваторов, о ценах на вывозной хлеб, о пошлинах, фрахте, но Хавкин не слушал его. Человек с ярко-голубыми глазами, как в перевернутом бинокле, ушел куда-то далеко, стал маленьким, неинтересным. Зато выдвинулось вперед вскользь брошенное признание Ильи Ильича: сотрудники института за свой труд почти не получают содержания. И еще одно: вспомнилось, как возмущался Мечников теми, кто подбивал крестьян грабить его имение. До чего же глубоки и перепутаны порой истоки наших симпатий и антипатий! «Красный» профессор, бегущий из черносотенного царского университета, и он же - помещик, для которого земельная собственность - единственный источник доходов, единственная возможность без забот творить настоящую науку. Кто же он в действительности? Попробуй разберись… Вот и сейчас добрый и умный Мечников, прозревающий в биологии на полвека вперед, придет и станет мирно толковать со своим «коллегой» по земельной собственности. Чужие и чуждые друг другу, они будут деловито обсуждать, как выгоднее продать хлеб, к выращиванию которого оба не имеют никакого отношения.

Надо уйти поскорей, чтобы не встречаться с беспомощными глазами Ильи Ильича. Эти глаза Хавкин знает со студенческих лет. Впервые он видел лицо учителя таким, когда университетские власти поручили Мечникову «успокоить» бунтующих студентов. Илья-пророк студентов уговорил, но, свершив дело, которое казалось ему хотя и неизбежным, но непристойным и постыдным, вышел из зала как пришибленный. Очевидно, нечто подобное ожидает его и сейчас. Чем помочь ему? Вмешиваться в такие дела вроде бы не полагается…

А помещик все тараторил про свое. Трудно ему: кроме имения, винокуренный завод, мельницы, пристань для погрузки зерна на Днестре. За всем уследи, все убереги. Мужик ленив, еврей-арендатор норовит обсчитать, служащие в конторе и те имеют свой личный интерес. Но у него строго. Сам юрист, законы знает. Чуть что - в суд, а то и без суда взашей. Иначе с этим народом нельзя. Заклюют. Особенно евреи. Жулик на жулике. От этой нации самая большая опасность и мужику и помещику.

Эта последняя тема, видимо, особенно мила голубоглазому. Он поворачивал ее на все лады, рассматривал с точки зрения исторической, юридической, расовой. Со всех сторон получалось одинаково: мужику с помещиком делить нечего, они оба от земли живут, оба ту землю-матушку любят. Евреи же, крапивное семя…

Щеки у приезжего порозовели, глаза заблестели еще сильнее. Ему, видимо, очень нравилось то, что он говорил, и то, как внимательно слушает его профессор-земляк. Профессор, видимо, друг господина Мечникова и сам какая-нибудь знаменитость. А вот слушает и головой качает. Значит, они там, в глуши, тоже не лыком шиты. Понимают, что к чему. Захотелось отблагодарить незнакомого, но любезного ученого еще большей откровенностью. Перегнувшись в кресле, помещик с юмором, в лицах стал рассказывать, как в девятьсот третьем в Кишиневе «этим дали прикурить», как они бежали со своими перинами по всем бессарабским дорогам под свист, улюлюканье, каменный град…

Хавкин не перебивал. Он чувствовал, как сердце медленно наливается крутой, как кипяток, ненавистью, но на лице сохранял ту ясность и внимательность, которым обучила его долгая колониальная служба. Господин из Бессарабии не первый и не последний подлец на его жизненном пути. Всегда будет время сказать ему то, чего он заслуживает. Конечно, можно просто встать и уйти. А Мечников? Хавкин представил, как, втайне отплевываясь, деликатный Илья Ильич станет терпеливо выслушивать весь этот человеконенавистнический бред; как, чувствуя себя обязанным этому человечку, будет даже улыбаться грязным его анекдотам. Непримиримый, жестокий, когда борьба разворачивается на научной арене, он наверняка спасует перед лощеным хамством этой по-европейски одетой обезьяны. Лучше всего было бы выбросить барина из кабинета до прихода Ильи Ильича. Но ведь этим ничего не изменишь… Значит, остается одно: ждать прихода Мечникова и как-то (но как?) оградить учителя от этой позорной дружбы. Посмеявшись досыта, помещик достал из кармана зеркальце, щеточку и принялся приводить в порядок свои волосы и бородку. Движения, как и голос, были у него плавные, певучие, полные любви к себе. И ногти, и усы, и бородка были ухожены. Свежее лицо пятидесятилетнего человека, который хорошо и вовремя питается, тоже выглядело благополучным и благообразным. Приведя себя в порядок, заметил: