Люди сверху, люди снизу

Но кто они, эти незнакомцы? Что связывает их со мной? Еще не знаю: все только начинается. Наверное, эта самая история и связывает, иначе никто из них не захотел бы делиться самым интимным с Чужим – опускаем гендерное бла-бла, – Который Пишет.

Я вижу их руки и глаза. (Их, не ваши). Пока всё будто в тумане, поэтому и не решаюсь открыть занавеску в ванной комнате. Оттуда идет пар: формы уже различимы, но пока еще размыты. По очертаниям фигур не так сложно распознать двуногих разнополых прямоходящих. Я знаю: вся эта несуразность форм и текучесть линий – пусть даже с прорисованными кое-где руками и глазами – не более чем материал. Но и не менее.

The Homo Writer прикидывается Живородящей, делает глубокий вдох и входит в новое пространство по самое «не могу». Горло обжигает горячий пар; кажется, The Homo Writer покалечилась, ей-ей! Или тронулась умом – так плавятся мозги, когда слишком много всего – сразу.

Пытаюсь найти точку опоры, но вместо этого падаю на пол в лужу воды и обнаруживаю, что на мне совсем нет одежды. Ни лоскутка!

От холода не стыдно, хотя кругом – чужие остывшие тексты. Я хочу найти чистое полотенце, но вместо этого лишь выгребаю ладонью из лужи горсти букв. Горсть за горстью. «Почему?!» И еще. И еще. «Ты говорил/а, тебе нечем писать! – наступают они. – Говорил/а, что все сказал/а! А теперь подавись! Подавись нами!»

И еще.

В моих руках голые, без кожи, буквы. Им больно (а представьте себя аккурат в мясе). Они скачут по мне как блохи. Тысячи, тысячи азбук, представляете? И все – смеются: «Ты до сих пор не знаешь, о чем писать? Подавись, подавись нами!» – мне некуда от них деться. Я, разумеется, парализован/а. Связан/а. Гуддивер/ша в Стране дидипутов! Лилипуты заползают мне в нос, в уши, нагло блуждают между ног, лезут в рот. Я кашляю – а они спускаются уже в пищевод, в желудок, и дальше, дальше, дальше, в кишки, и вот я уже сижу на унитазе – о, как неэстетично! – а лилипуты выскакивают наружу, чтобы пополнить своими телами смердящее царство горкнижканализации.

Меня рвет альфами и омегами. Азами и фитами. Эйями и зедами. Их так много, что становится страшно: не вырвет ли и собственным сердцем (которое, как известно, всего-навсего ливер), предварительно мелко порубленным на кусочки?

Я дрожу. The Homo Writer чувствует себя опустошенным и наполненным одновременно. Подходит к ванной и решительно отдергивает штору. Уже не страшно. Там, в пару, уже различимы их лица и голоса.

Он/а знает, о чем будет эта штука! Имена придут позже. Поз-же. А ты пока читай. Читай! «По щучьему веленью, по сучьему хотенью…»:

LESEN МАСНТ FREI.

Эгосфера

Я это все писал

о вас,
Бедных крысах.

Маяковский

Savva Pe4onldn – а именно под таким ником выходил он в виртуальные люди – жил последнее время достаточно негромко, если не сказать тихо, размеренно и местами уныло, хотя годков ему было у-тю-тю как немного или тю-тю как тираж: кто как пересчитает. История его представляет собой определенный интерес, с одной стороны, своей ординарностью, обычностью (ведь многие ищут в печатных текстах отражения собственных историй и странно радуются, отождествляя себя – а иногда и аффтара – с главным г.), а с другой… С другой стороны, история его запутана-перепу-тана так, что просто духу не хватает писать о нем, например, следующее: «Кроме работы, дома да ближайшего супермаркета бывал он где-то чрезвычайно редко, а если и бывал, то через силу…», или: «Работка его так уматывала, так уматывала, что ни на что другое сил попросту не оставалось. И ведь не мешки же с углем грузил! В теплом чистом светлом офисе порты кожаные на стуле вертящемся протирал, коленки вытягивая!»