Люди трех океанов

Очень рано проснулся на второй день Рудимов. То ли оттого, что предстоял скорый отъезд, то ли оттого, что разнылась нога к непогоде. А скорее всего просто потому, что полковые встречи разбередили душу. Долго лежал с открытыми глазами, перебирая в памяти захлестнувшие одно другое события прошлого и настоящего. И вдруг он услышал знакомый вскрик. Негромкий, протяжный, печально-трубный. Где он его слыхал, этот далекий, зовущий стон?

Он мигом сбрасывает одеяло, добирается до окна, открывает его настежь, смотрит в небо над черепичной крышей. Нет, ничего не видно. Генерал одевается, выходит на улицу, поднимается на приаэродромный взлобок. Опять вглядывается в небо — ночное, посыпанное солью стожаров. Но вот соль тает, и над окаемкой моря прорезается абрикосовая полоска. Потом по ней словно горячий луч проходит. Она теплеет, наполняется малиновой сочностью. И вот уже на полнеба распласталась заря.

Рудимов глядел на этот рассвет и прислушивался, не повторится ли вновь трубный клич. И услышал — трубили журавли. Да так близко, что с трудом верилось, что эти осторожные птицы так низко могут летать. Они летели над головой, вытянув длинные шеи. Даже клювы виднелись. Почему так низко? Так это же не перелетные журавли. Они уже оседлые. Где-то тут, неподалеку от аэродрома, облюбовали гнездовья и, наверное, уже высиживают потомство. Потому-то и опустились сразу за ближними холмами. И будто им вдогонку подали голос истребители, трубную песнь подхватили.

Генерал долго стоял на приаэродромном холме, словно боясь расстаться с вернувшейся внезапно молодостью.

Неужели его журавли оттрубили свое?

НОВЕЛЛЫ

«ДЬЯВОЛЫ»

Они познакомились еще в дни совместных «мучений» на приемных экзаменах и госпитальных комиссиях и теперь встречались, как свои. Гагарин, Комаров, Титов, Попович, Леонов, Николаев и еще кое-кто уже держались кучно. Приходя в городок, каждый оставлял чемодан в гостинице и подходил к группе. Шутливо представлялся:

— Разрешите доложить, прибыл…

Гагарин осведомился:

— Есть северяне?

Никто не ответил, но все поняли — человек не из теплых краев. Николаев спросил, нет ли из-под Смоленска — он там служил. Юрий оживился:

— Смоленщина? Это ж моя родина! А где ты там? А-а, знаю, знаю. Ну, как там сейчас? Холодно, наверно?

— Да нет, не очень. Снегопады только…

— Чего, чего, а снега у нас хватает. А вообще места наши красивые! Скажи?

— Скажу, — тихо согласился Андриян.

Разговор пошел о покинутых гарнизонах, о родных местах. Потом — о предстоящих делах. Как-то дальше сложится судьба? Не забракуют ли по каким-нибудь новым мотивам? Сомнения рассеяли врачи:

— Считайте, все позади.

Поселили отряд в гостинице. Ее хозяйка тетя Степанида совсем по-родительски запричитала:

— Откуда же это вы, родненькие, так кучно нагрянули? Не с одних ли мест?

— Нет, мы из разных.

Объяснять не стали, кто откуда. Позже тетя Степанида сама узнала. Когда ребята вернулись из отпусков, на подоконнике гостиницы появились цветы. Тут были мальва и гвоздика, маки, глицинии, ландыши, анютины глазки, смолка. Судьбы людей можно было прочесть по этой «географии» вазы.

Отряд тоже оказался пестрым букетом. Это был народ разный, непохожий — тихий и шумный, спокойный и порывистый, рассудительно-уступчивый и горячий, несговорчивый. А в общем-то беспокойный. Во всяком случае, так полагала тетя Степанида. Ребята подшучивали друг над другом, до хрипоты о чем-то спорили, горланили песни. А то вдруг затевали борьбу, и на втором этаже грохотали стулья. Степанида выходила из своей тихой обители и незлобиво корила:

— Что же вы, дьяволы, не спите? Ведь вставать рано.

«Дьяволы» просили прощения, утихомиривались. Но засыпали где-то около полуночи. А утром с трудом поднимались по хриплому зову жилистого, прозванного «йогом» тренера по физподготовке. Но им предстояло еще притереться, или, как говорят в авиации, слетаться.

В полном сборе пришли на первое партсобрание. Выступили начальник группы, замполит, врач, инженер. Летчики сидели присмиревшие. Высказаться долго никто не решался. Лишь после того как председатель, обеспокоенный пассивностью прений, перешел на поименное обращение: «По вашим глазам вижу — хотите выступить», — поднялся Георгий — сослуживец Гагарина по гарнизону. И то он больше спрашивал, чем рассуждал: когда начало занятий, что требуется от них, слушателей, чтобы быстрее начать учебу? Гагарин и Попович заговорили чуть смелее о том, что надо немедленно оборудовать классы. Более деловой была речь Беляева. По его советам об усовершенствовании тренажеров сразу угадывался боевой комэск. Замполит подытожил:

— Ну, что ж, разговор, кажется, получился.

На этом собрании оформилась первая «космическая» парторганизация. Секретарем избрали Поповича. Павел не замедлил дать поручения. Леонов стал редактором сатирической газеты «Нептун», кстати начавшей свое существование еще в госпитале и называвшейся тогда «Шприцем». Николаев стал агитатором. Комарова прикрепили к комсомолу.