Люди у океана

Ребята разделись, разулись, в носках прошли в ванную, долго натирали хозяйственным мылом, держали под горячей водой замазученные, проржавелые руки и лишь по окрику Лидии Ивановны: «Где вы там застряли!» — тихо прошли к столу, присев пока с краешку, огляделись и согласно, молча обрадовались: дома не было Маринки; десятиклассницы, дочери Качуровых, которая всегда заговаривала с ними, подшучивая над ними, смущала невозможно их; и они, вовсе не робкие, умеющие себя в разноликом интернатском обществе защитить, краснели перед Маринкой: она совсем из другой жизни, обитает в такой прекрасной квартире, ест домашнюю пищу, ходит в нормальную, человеческую школу.

— Ну, подвигайтесь, мужички, — сказала, легонько подтолкнув их в спины, Лидия Ивановна. — Вася сюда, Коля здесь, Федор Афанасьевич во главе стола, а я поближе к кухне. На первое борщ со сметаной, на второе мясо тушеное, третье… Третье будет из сладкого пирога, любимого блюда Багрова и Пеночкина.

Пирог с повидлом, поджаристый, душистый, огромный, лежал на кухонном столе, был хорошо виден в открытую дверь, и от него просто невозможно было отвести глаза; пирог и есть настоящая семейная жизнь, ни суп, ни борщ, ни тушеное мясо — пирог! Но Качуров с усмешкой погрозил им ложкой и указал на полные тарелки борща.

— Путь к прекрасному Третьему лежит через нелегкое Первое и Второе, однако мы должны одолеть их. Квод эрат демонстрандум — что и требуется доказать, как говорили в трудные моменты древние римляне.

Борщ с помидорами и свеклой, мясо с картошкой вовсе не были для Багрова и Пеночкина «трудными моментами», особенно после гаражной работы, и они молча, деловито расправились с первым и вторым, заслужив похвалу Лидии Ивановны: «После вас и тарелки мыть не надо, настоящие мужики-едоки!» Хозяйка внесла, опустила на середину стола пирог, засиявший коричневым солнцем, хозяин распластал его на большие куски, разнес по тарелкам; электросамовар уже позвякивал крышкой, и хозяйка, достав из серванта чашки и блюдца с золотистыми ободками, наполнила их крутым чаем.

Наступило самое отрадное время: можно долго есть чудо-пирог, запивать сладким чаем, можно говорить о чем-нибудь интересном, блаженствовать, привалившись к спинке стула, и никуда, никуда не торопиться, потому что не будет команды: «Первая смена, встать! Освободить столы!» Они умеют говорить, Багров и Пеночкин, если, конечно, нет дома Маринки.

— Доделаем сегодня снегоход? — спросил Пеночкин.

— Попробуем, — сказал Федор Афанасьевич.

— Надо сегодня, обязательно! — чуть не подпрыгнул на стуле Багров. — И прокатимся, а? С треском, ветерком!

— После пирога — еще бы! — усмехнулась со всегдашним подшучиванием над ними Лидия Ивановна. — Вам и космический корабль нипочем. Только не улетайте насовсем. Кого же я буду пирогами кормить?

— Ну, Маманя! От твоего самовара никакого космонавта не оторвать. — Федор Афанасьевич промокнул платком распаренный шишковатый нос, налил себе четвертую чашку, еще круче заправив ее заваркой. — Вот если б знать, что на других планетах борщи умеют готовить…

Маленький, румянолицый Багров и бледнолицый Пеночкин, впрочем тоже слегка оживший щеками, засмеялись, и Багров сказал:

— Лидия Ивановна, когда я жил с папкой на Алтае, у нас соседка тетя пожилая была, она пекла пироги с грибами. Вкусные тоже! Говорит: «Васька, сбегай, грибов собери, пирога испеку». А там их, грибов любых, хоть бульдозером загребай. Наберу белых, маслят, подосиновиков — ассорти, словом. И вот из них, да еще с луком зеленым, она пирог заделает в печке. Там печки большие, кирпичные… Потом сидим и чай пьем. Хорошая тетя была, а муж у нее пьяница. Дрался. Правда, она не боялась его, даже связывала иногда. Детей не было… Она говорила: у тебя матери нету, у меня сынка, вот мы с тобой и полюбились друг дружке. Потом, когда папку посадили, она хотела взять меня насовсем, да мамка потребовала… Я писал тете на Алтай, через несколько лет уже, письмо вернулось: уехала куда-то тетя…

— Ага, понятно, почему ты пироги любишь, испеку тебе и грибной в другой раз, есть у меня сушеные… А ты бы остался с той тетей?

— Тогда бы да. Я ведь мамку плохо помнил… Теперь зачем? До паспорта год и семь месяцев. Просто так писал, спасибо сказать.

— А Зайцев, из девятого, троюродную бабку нашел, где-то в Риге живет. — Осмелел и Пеночкин. — Радуется как помешанный, всем письмо читает. Бабка, правда, в гости пока его не приглашает, пишет: бог даст — увидимся. А Зайцев все равно радуется — родная же бабка, хоть и какая-то троюродная. А Ксенофонтов отца разыскал, да тот опять куда-то скрылся…