Люди в джунглях

С того дня этот кули считал меня своим другом и благодетелем. Когда он вернулся на Нунукан, я подобрал ему какую-то легкую второстепенную работу.

У нас было несколько таких, как он: бывший десятник, которому на лесопилке искалечило бревном руку, рабочий, который остался без ноги. Еще один повредил руку, и она стала сохнуть.

Я предоставлял инвалидам работу по их силам, сохраняя за ними прежний, достаточно скромный заработок. Они принимали это как нежданный дар и не знали, как благодарить.

Рабочие-индонезийцы привыкли, что пострадавший от несчастного случая должен винить самого себя. Хозяева не обязаны заботиться о нем.

Еще более рьяно этот взгляд отстаивало руководство компании. Директор громко выражал свое неудовольствие тем, что у меня всякие калеки и старики болтаются без дела и получают деньги ни за что.

Конечно, все зависит от точки зрения. Но, по-моему, пора было приучить индонезийцев, а также некоторых директоров к тому, что забота об инвалидах труда — долг предприятия. А то все привыкли уповать на то, что нищая родня или друзья помогут калеке.

Старый Дулла тоже мозолит глаза директору, особенно подчиненным мне голландцам на Нунукане. С какой это стати я плачу жалованье старику, от которого компании никакого толка!

Старый Дулла знает об этом и ясно дает им понять, что ему наплевать на их мнение и суждения. Старик может позволить себе больше, чем кто-либо другой на Нунукане. От души наслаждаясь этим обстоятельством, он обнажает свой единственный зуб в широкой улыбке.

В Сингапур за китайцами

— Поеду-ка теперь я на месяц, навербую еще китайцев, — сказал я Джаину. — Моя очередь. А ты покомандуй тут за меня.

— Постараюсь, туан. Если будет очень трудно, попрошу помочь голландца с лесопилки. И потом со мной остается Бара. Он толковый парень.

По говоря уже о деле, и для моей малярии будет полезно, если я вырвусь на месяц из джунглей. Пам нужны еще рабочие, чтобы добиться пяти тысяч кубометров. Кули, которых привез Джаин, лишний раз доказали, что лучших работников, чем китайцы, нам не найти. И ведь мы их удержали без опиума. Многие из них женились и начали откладывать деньги, надеясь со временем купить клочок земли и выращивать овощи на продажу или открыть торговлю мануфактурой и всякой мелочью.

На восточном побережье Суматры, где уже побывал Джаин, мне не на что рассчитывать. Власти просто-напросто запретили ехать туда, боясь утечки рабочей силы. И я решил направиться на Малаккский полуостров, где было много китайских лесорубов.

Из Таракана до Батавии я долетел на самолете, там пересел на пароход, идущий в Сингапур. Компания снабдила меня множеством документов и рекомендаций, и в Сингапуре я мог рассчитывать на содействие голландской миссии и крупных пароходных компаний.

Однако, зайдя в консульство, я обнаружил, что консул — весьма неприветливый господин, который палец о палец не ударит, чтобы помочь мне. Скорее наоборот. Незадолго перед тем он поссорился с лесопромышленниками, а ведь я имел к ним прямое отношение, так что…

Я пошел к адвокату-англичанину, который обслуживал нашу компанию. Сей мистер довел до моего сведения, что английское правительство категорически запретило вербовку кули в Сингапуре, а если я не подчинюсь, он поставит об этом в известность власти.

Я обратился за помощью к китайскому консулу. Он принял меня очень любезно, но отказался что-либо сделать. Подтвердил, что экспорт кули категорически запрещен. Власти ограждают себя от конкуренции, а то еще придется повышать заработную плату кули.

В том же духе ответил мне и бургомистр-китаец.

Да, неприятно! Неужели так и возвращаться несолоно хлебавши?

Я вернулся в гостиницу, принял ванну, поел и стал размышлять.

Лет пять назад я приезжал в Сингапур, чтобы познакомиться с работой местных лесопилен. Встречался тогда с китайцами-лесопромышленниками. Что, если обратиться к ним? Но как назло, я не мог вспомнить ни одного имени.

Выхожу в темную душную ночь, бреду по залитой электричеством улице, разглядываю витрины магазинов — дорогие украшения и восточные безделушки, наслаждаюсь царящим вокруг оживлением. Наконец останавливаюсь на углу. Словно из-под земли вырастает потный рикша и большим пальцем указывает через плечо на свой экипаж.

Я ненавижу эти коляски. Что может быть унизительнее — запрягать человека в экипаж! И ведь всем известно, сколь короток век рикши.

Я отворачиваюсь, но китаец настойчив. Приветливо улыбаясь, он говорит что-то на непонятном мне языке.

— Отвези меня к какому-нибудь владельцу лесопильни, — говорю по-малайски, скорее в шутку, чем всерьез.

Китаец энергично кивает. Я забираюсь на высокое сиденье хрупкого экипажа, и мы трогаемся в путь.

Кули полувисит на руках, опирающихся на оглобли. Его ноги легким широким шагом меряют еще теплый от дневного зноя асфальт, но грудь судорожно вздымается, и пот струйками бежит по голой мускулистой спине.

После непродолжительных поисков рикша доставляет меня к лесопромышленнику Чан Юн-фан. Это преуспевающий делец и очень любезный человек. Но главное, он узнает меня: я приходил на его лесопильню.