Читаем Люди в футлярах полностью

– Зачем вы всё это начали? Вы опозорили меня перед родителями!

– Прости, мы хотели, как лучше… – начала Даша.

– Тебя разве устроил бы пропуск? Что тебя обзывали? – перебила Соня.

– Лучше пропуск, чем всё это!

Катя смотрела на обеих холодным, тяжёлым взглядом. Она вздохнула.

– Ладно. Извините, что накричала. Вы всё правильно сделали, на самом деле. Простите ещё раз, – гимнастка повернулась к окну, провожая взглядом уходящих родителей. Они не оглядывались.

В кабинете напротив библиотеки уже сидели все одноклассники. Прозвенел звонок, учительница ещё не пришла. Минуло десять минут. Стоял балаган. В класс зашли Людмила Романовна и Ольга Алексеевна. Это должен был быть урок музыки, но, видимо, сейчас будет урок морали.

Всё в кабинете звучало минором: расстроенное фортепиано, пыльные детские поделки в шкафчиках, перегоревшие лампочки на потолке и самое главное – учительница, которая полностью сливалась с интерьером.

– Сидите, ребята. Вопрос к девочкам, но мальчики тоже слушают! На втором этаже в учительском туалете на стене написана пугающая вещь. Пожалуйста, если вы знаете, кто это мог быть, то подойдите ко мне на перемене.

Класс зашептался, мальчишки глупо хихикали. Людмила Романовна вышла из кабинета, ещё раз извинившись.

– Вот вы сначала думайте, что пишите хотя бы. Портите стены в школе! Это же вообще вандализм! – проговорила Ольга Алексеевна, покачивая головой и улыбаясь.

Эта уставшая и несчастная женщина проработала в школе сорок лет. Её рыбьи глаза глубоко впали в серые мешки.

– Разве можно такое писать, я видела, что там. Кошмар! О своих проблемах надо дома говорить, в туалете вам никто не поможет! Сейчас вот Людмиле Романовне делать нечего, как с этим разбираться?

Класс молча сидел и, пытаясь скрыть негодование, слушал учительницу.

– Вот вы сейчас такие пошли, – улыбнулась она. – Все у вас виноваты, всё плохо, и никто вас не понимает. Сами себе проблемы придумываете, не замечали? Ну подумаешь, что-то случилось, а воробьи? Кормушки висят, а в них пусто! Лучше бы помогли братьям нашим меньшим, вот это другое дело. Знаете, как настроение поднимает! А вы вот сидите в своих телефонах целыми днями и на улицу даже не выходите, это же ужас! Вы ведь не понимаете, что американцы вас зомбируют! У меня внуку пять лет, а он уже без гагджетев вот этих не может и минуты усидеть, сразу к маме идёт. А дальше что?

Соня незаметно достала телефон и включила диктофон.

– Ладно уж. Я вчера весь вечер презентацию делала, сама между прочим! Чуть с ума не сошла, эти компьютеры, фиг разберёшься. Сегодня мы с вами поговорим о Фредерике Шопене и таком направлении, как траурный марш, – печально вздохнула Ольга Алексеевна.

Почти весь класс её не слушал, все занимались своими делами.

– У меня был замечательный друг пианист. Он всегда был таким добрым и веселым, – она слабо и задумчиво улыбнулась. Её голос слегка дрожал, она чуть опустила плечи, – Буквально неделю назад я ходила к нему в гости, мы давно не виделись. Решил сыграть мне свою новую композицию. Он сказал, что это похоронный марш собственного сочинения. А я его спрашиваю: "Ты чего как рано пишешь то такое?" Он усмехнулся. Через два дня я узнаю, что мой друг… умер. Он повесился в своей комнате, – Ольга Алексеевна протерла слезу.

В классе повисла тишина.

– Вот так… Так бывает, когда музыкант пишет траурный марш прямо перед собственной смертью.

Напряжённая пауза длилась около минуты и прервалась звуком мобильной игры. Класс засмеялся.

– Вот у вас ни грамма сожаления нет! Бессовестные, бессердечные! – Ольга Алексеевна стукнула по столу.

– О своих проблемах надо дома говорить, – сказала Даша, как бы самой себе, но не совсем.

Повисла вторая гробовая тишина. Те, кто играл, убрал телефоны, те, кто рисовал, отложили карандаши. Это затишье перед бурей, перед взрывом.

Ольга Алексеевна пристально смотрела Даше в глаза, та слегка улыбалась.

– Вы посмотрите на неё, бессовестная! Да как ты смеешь переговариваться с учителем!? Я сорок лет здесь работаю, вы самый ужасный класс! А ну встала! Стой теперь до конца урока.

– Я лишь процитировала вашу фразу в начале урока.

– Прекрати спорить! Нет, это наглёж!

– Значит о своих проблемах нужно говорить не только дома? Я просто не до конца поняла…

– Вышла вон из класса, сейчас же! Бесстыдница!

Даша захватила рюкзак и вышла из кабинета. Она посмотрела на Соню, та хотела что-то сказать, но не успела.

За окном шёл дождь, видимо, не прекращался со вчерашнего дня. Пол-урока быстро пролетели за уютным чтением «Убить сталкера» на мягкой лавочке у гардероба. Даша направилась к лестнице, где её уже ожидала Соня.

– Привет.

– Представляешь, она закончила рассказывать истории и включила презентацию!

– Невероятно.

Девочки поднимались по лестнице, и мимо них пробежал Лёша. Он случайно задел Дашу плечом.

– О Даша, нифига ты смелая, конечно, – сказал он и побежал дальше.

Соня закатила глаза.

– Хотя бы комплименты научился делать! – крикнула она вслед.

Девочки поднимались в кабинет истории. Их догнала Катя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза