Люди в погонах

Когда участники заседания стали расходиться, появился Жогин. Ответив на приветствия офицеров, спросил сдержанно:

— Что у вас тут за совет?

— Бюро состоялось, — ответил Мельников.

— По какому поводу?

Комбат почувствовал неловкость, посмотрел на Григоренко. Тот понял его и стал объяснять сам.

— Повод очень серьезный, товарищ полковник. Придется разговор вести большой.

— А ну-ка, расскажите. — Жогин отвернул полу шинели, чтобы не помять, и присел на стул. Григоренко, Мельников и Нечаев тоже сели. Слушая замполита, полковник заметно нервничал. Желтоватое лицо его багровело. Бросив недоверчивый взгляд на комбата, он вдруг ударил ладонью по колену:

— Ясно!

Встал, заходил торопливо по комнате. Остановившись перед Мельниковым, повторил:

— Все ясно. Вы хотите замазать свои грехи с облавой. Выгораживаетесь. Черните все прошлое, чтобы выглядеть чистым. Очень красиво! — Прошел еще раз по комнате и снова повернулся к Мельникову: — Вторые стрельбы получаются. Ну нет, на этот раз ваш номер не пройдет. Сами облаву организовали, сами отвечать будете.

— Да дело тут не в облаве, а в системе воспитания, — попытался объяснить Григоренко.

Жогин остановил его:

— Вы мне свои лекции не читайте. Я все прекрасно понимаю. Не Крайнова, а Мельникова обсуждать надо. Вот так!

Он резко повернулся, и вышел из комнаты. Григоренко еще с, минуту постоял на месте, задумчиво посматривая куда-то в сторону. Потом, словно забыв о Жогине, сказал спокойно:

— Ну, значит, ставим на бюро полковой парторганизации.

На улицу вышли втроем. Постояли, посмотрели на яркие звезды, распрощались. Мельников шагал домой медленно, пытаясь совладать с тревожными мыслями: «Как все это получилось... Действительно, можно подумать, что я специально копаюсь в прошлом батальона. Полковник так и сказал: «Вторые стрельбы получаются». Хорошо еще, что начали разговор с Крайновым на бюро, а не в административном порядке. Иначе быть бы не такому грому. А впрочем, гром еще может грянуть. Жогин не успокоится. Я, кажется, начинаю понимать его характер».

Размышляя, Мельников не заметил, как подошел к дому. Остановившись у крыльца, посмотрел в сторону реки. Под яркими звездами верхушки деревьев сверкали, будто хрустальные. Из-за реки донесся длинный басовитый гудок паровоза. Потом невидимой волной накатился и постепенно пропал дробный шум пассажирского поезда. «Кажется, на Москву», — подумал Мельников тоскливо. И голову заполнили мысли о семье. Он зашел в дом, разделся и вынул из кармана зеленый конверт с письмом Наташи.

Это письмо Мельников получил перед заседанием бюро. Наташа впервые не упрекала мужа за переезд в степную глухомань, не жаловалась на свою судьбу. Она писала:

«Милый Сережа, здравствуй. Ужасно скучаю. Кажется, пошла бы пешком в эту самую приуральскую степь, чтобы повидаться с тобой. Не знаю, сколько еще будем в разлуке. Это мучительно. В то же время хочу подольше побыть в Москве. Странно, да? Не удивляйся. Рассуди сам. Ведь я нахожусь в центре медицинской науки. У самых ее родников. И вдруг... Пойми, дорогой, мне хочется знать все. Я сейчас, как губка, впитываю в себя каждую новую научную мысль. Стараюсь не пропустить ничего. Профессор Федотов относится ко мне с удивительным вниманием. О детях не волнуйся. Здоровы. Володя вчера принес пятерку по письму. Старая болезнь молчит. Ах, Сережа, как досадно, что мы врозь. Я так устала от всего. Отдохну только с тобой. Да, как у тебя дела с редакцией журнала? Почему об этом не сообщаешь мне? Надеюсь, что все будет хорошо. Начальник академии, вероятно, в редколлегии очень влиятельный человек. Пиши ему чаще».

Прочитав письмо дважды, Мельников сказал вслух:

— Эх ты, девчонка, девчонка!

Он положил письмо на стол, снял не торопясь китель и пошел к кровати.

5

В выходной день Мельников проснулся, как всегда, ровно в семь. Натянув сапоги, проделал несколько энергичных гимнастических упражнений, затем сбросил нательную рубаху и выбежал на улицу. Растирать тело снегом давно стало его привычкой.