Люди в погонах

— Нет, — басовито выдавил ефрейтор и громко вздохнул. От этой самой... Ну, из-за которой все получилось...

— От девушки? — догадался капитан.

— Ну да. Еще пишет. Тут без нее кисло.

Говорил он хотя и со злостью, но как-то через силу, точно не своим голосом. Чувствуя это, Нечаев спросил тихо:

— Татьяна — девушка хорошая, правда?

Лицо Груздева порозовело. Он подумал, неловко пошевелил плечами, ответил:

— Да как сказать? Она-то вроде неплохая.

— Карточку, наверно, храните?

— Где-то была. — Он порылся в кармане и, отыскав, протянул капитану. Чернобровое лицо Татьяны улыбалось. На плечах лежали туго сплетенные косы.

— Любите? — спросил Нечаев, посмотрев на Груздева.

— Да что об этом говорить, товарищ капитан? Сами посудите. Столько неприятностей из-за нее. Недаром говорят: где баба, там и несчастье.

Нечаев рассмеялся.

— Честное слово, товарищ капитан.

— Эх, Груздев, Груздев, — сказал Нечаев, не выпуская из руки карточку. — Неправду говорите. Любите вы ее. По глазам вижу.

Ефрейтор хотел возразить, но промолчал, смущенно вобрав голову в плечи.

— Ну вот. А говорите «какая любовь». Выходит, на языке одно, а на сердце другое. Так, что ли?

— Немножко так, товарищ капитан. Ребята меня подожгли. Говорят, не знал ты ее и на гауптвахте не сидел, а теперь...

— Что теперь? Из-за нее?

Груздев снова замялся, потер ладонью раскрасневшееся лицо, прошептал:

— Не знаю.

Улыбаясь, Нечаев еще раз посмотрел на карточку, сказал мягко:

— А ведь она думает, наверно: какой парень у меня, орел. Подругам, поди, не нахвалится. Верно?

— Не знаю.

— Чего там «не знаю». Сами небось рассказывали о своих стрелковых достижениях.

— Никак нет. Военная тайна, товарищ капитан.

— Ах, вон что, — понимающе сказал Нечаев, и зеленоватые глаза его заискрились. — Ну, смотрите, Груздев, будете и дальше оступаться, отобьют у вас девушку, честное слово, отобьют.

Капитан ушел, а ефрейтор долго смотрел ему вслед и о чем-то думал. Затем убрал фотокарточку с письмом в карман.

Из третьей роты Нечаев прошел в первую. Он вспомнил, что днем на занятиях в поле рядовой Зозуля сообщил ему о письме, полученном с фотозавода. Поговорить сразу об этом не удалось. Слишком горячие дела были: разыгрывался бой за первые траншеи. А сейчас побеседовать самое подходящее время...

Зозуля, как и следовало ожидать, сидел в комнате возле своего изобретения. Он так глубоко задумался, что не услышал даже легкого скрипа двери. Постояв немного, Нечаев продекламировал:

— На диком бреге Иртыша сидит Ермак, объятый думой!..

— Ой, виноват, товарищ капитан, — встрепенулся солдат. — Не бачил.

— Бывает. — Нечаев подошел поближе и кивнул на прибор: — Как, подвигается?

— Не дюже, — признался Зозуля.

— А в чем задержка?

— В расстоянии. На двадцать метров действует як надо, а дальше... — Зозуля поморщился.

— Ничего. — Нечаев положил на плечо солдату руку. — Если на двадцать работает, значит, будет работать и на сто. А что, сомневаетесь?

Зозуля вскинул голову, заговорил громко и быстро:

— Як же можно сомневаться, товарищ капитан? Я сплю и бачу этот прибор. Вот если бы новые линзы с завода получить, то было бы гарно.

— А что пишут?

Зозуля вынул из кармана письмо.

Капитан развернул сложенный вдвое листок, пробежал глазами по строчкам.

«Уважаемый товарищ Зозуля! Рад помочь вам в работе над прибором, но сделать это не могу. Попросите свое командование, чтобы оно обратилось к нам с официальным письмом. Так мы сумеем в порядке шефства выслать в адрес вашей части большой набор линз. Это будет то, что вам нужно.

Главный инженер П. Фоменко».

— Так это же очень хорошо, — сказал Нечаев, не выпуская из рук письма. — Возьмем и напишем официально.

— А можно? — спросил Зозуля неуверенно.

— Конечно. Завтра же напишем.

Зозуля облегченно вздохнул и даже улыбнулся краешками губ.

Захватив письмо, Нечаев вышел в коридор. И тут ему попался навстречу снова Груздев.

— Куда вы бежите? — спросил капитан.

— К дружку, — смущенно ответил ефрейтор. Но голос у него был уже бодрый, глаза заметно повеселели.

«Встряхнулся, кажется, — подумал Нечаев. — Ну и правильно. А то ишь захандрил, с девушкой ссориться собрался, как будто она виновата. Может, с ней придется жизнь пройти».

История ефрейтора почему-то напомнила Нечаеву о его чувствах к Ольге Борисовне, о последней встрече с ней, о прорытой в снегу дорожке и очень коротком разговоре.

«Странно как-то получается, — огорчился Нечаев. — С другими беседы провожу. Поправки вношу в чужие судьбы. А в собственной до сих пор не могу разобраться». И у него возникло желание повидать Ольгу Борисовну, поговорить с ней сейчас же, не откладывая.

Нечаев посмотрел на часы. До закрытия библиотеки оставалось пятнадцать минут. Он застегнул шинель на все пуговицы, надвинул шапку и, не задерживаясь, вышел из казармы.