Люди в погонах

— Если выберешься, догоняй! — крикнул Мельников шоферу и побежал, широко размахивая руками. До вокзала было еще больше километра. К тому же ноги все время вязли в рыхлом снегу, казались необыкновенно тяжелыми, чужими. А серый дымок приближался, увеличивался. И вот уже словно из-под снега вырос короткий зеленый поезд. Он подкатил к станции, наполовину скрылся за желтыми домиками и остановился.

«Теперь Наташа подходит к вагону, — подумал вдруг Мельников, на бегу вытирая пот жестким рукавом полушубка. — Сейчас проводник просматривает билет. Эх, только бы успеть». До вокзала осталось не более ста метров. «Если бы не этот рыхлый, глубокий снег!»

Прозвучали два удара колокола. Им ответил хрипловатый паровозный гудок, и зеленый хвост поезда поплыл от одного телеграфного столба к другому.

Когда Мельников, задыхаясь, выбежал на перрон, мимо него уже громыхал последний вагон состава.

— Уехала, — произнес он, бессильно уронив руки. И ему стало до боли обидно за потерянное в дороге время.

«И почему я не догадался взять грузовую машину? — подумал он с горькой досадой. — Ведь надо же было понять сразу, что на «газике» ехать рискованно, нельзя. Эх, голова, голова!»

Поезд уходил все дальше и дальше. Сначала он вытянулся на подъеме, показывая поблескивающие крыши вагонов, потом скрылся за холмом, точно уполз в снежную нору. А Мельников продолжал стоять и смотреть вдаль, злясь на собственную нерасторопность.

Из-за угла вокзала выглянул раскрасневшийся Джабаев. Поводил виноватыми глазами по безлюдной платформе, насупился и исчез, не сказав ни слова командиру.

Долго стоял Мельников, не зная, что делать. На учениях, на фронте в самых сложных обстоятельствах он умел сохранять хладнокровие и всегда находил разумные решения, а тут вдруг вылетели из головы все мысли, кроме одной: «Уехала».

Он потер холодными пальцами еще горячий и потный лоб, подумал: «Может, позвонить на большую станцию военному коменданту? Да, да, так и сделаю, попрошу зайти в вагон. Но в какой? Может, кассир поможет?». Он круто повернулся и торопливо пошел к вокзалу. Распахнув дверь, застыл на месте, не поверив тому, что увидел. На диване сидела Наташа в меховой шубке, серой шляпке и синих варежках. Правая рука ее лежала на спинке дивана, голова — на руке. Широко открытые глаза смотрели куда-то в глубь зала.

— Наташа! — воскликнул Мельников. Она встрепенулась, протянула к нему руки, но тут же отдернула их назад.

— Нет, нет, я все знаю, я... — По лицу ее потекли слезы. Она прижала к глазам варежку и отвернулась.

В зале было пусто. Лишь в углу опал какой-то старик, завернувшись в тулуп. Мельников подошел к Наташе, взял ее за локоть и сказал тихо:

— Пойми, что все это неправда. Я объясню тебе. Я все объясню.

— Не надо, — сказала Наташа слабым голосом.

— Но ведь это чепуха.

— Чепуха? — опросила Наташа, в упор поглядев на Сергея.

— Ну да, — продолжал он как можно спокойнее. — Абсолютная. Я так ждал тебя. Ты все поймешь, ты...

Наташа опустила голову. У нее не хватало сил, чтобы успокоить себя и собраться с мыслями. На глаза сами собой навертывались слезы.

— Пойдем, — сказал Мельников. Она снова подняла на него широко открытые глаза. В них было столько укора, надежды и недоверия, что он вздрогнул и торопливо заговорил:

— Верь, слышишь, верь мне!

Наташа молчала. Он взял ее за руку крепко-крепко. С минуту стояли молча.

— Пойдем же, — тихо, но уже настойчиво оказал Мельников.

Наташа вытерла платком лицо, достала из сумочки купейный билет с надписью «Москва» и устало сунула в руку мужу:

— Сдай обратно, если можно.

2

Ночь подходила к концу. Давно прекратила работу электростанция. Комнату освещал маленький фонарик, соединенный тонкими проводками с сухими батареями. Фонарик лежал на столе, и синеватый пучок света падал от него на белую стену, образуя большую луну.

Наташа сидела на стуле у окна, в дорожном платье и ботинках, с серым шелковым шарфам на шее. За стеной грустно завывал ветер. Время от времени о стекла бились капли дождя, словно чья-то невидимая рука бросала крупные пригоршни гороха.

Мельников в сорочке, шароварах и теплых носках полулежал на железной койке, даже не отвернув одеяла. Бессонные ночи давали о себе знать. Веки слипались, голова устало падала на плечо.

Но вот он встряхнулся, потерев пальцами виски, заходил по комнате. Потом остановился перед Наташей и заговорил, размахивая рукой:

— Это неумно. Понимаешь? Неумно. Если хочешь, я утром же приглашу Ольгу Борисовну.

— Еще чего не хватало, — вспыхнула Наташа. — Он пригласит любовницу, а жена должна объясняться с ней. Очень умно.

— А как же быть?

— Никак. Я все обдумаю сама.

— Ладно, думай, — сердито сказал Мельников. — А сейчас иди спать. Вот кровать.

— А ты?

— Я устроюсь на полу.