Люди в погонах

— Так вот и получается в жизни: ты к человеку со всей душой, а он коготки выпускает.

Наташа не поняла, опросила:

— Кто? Какие коготки?

— Эх, Наталья Мироновна, и все-то вы понимаете, только не хотите признаться. — Соболь обиженно отвернулся к окну. — Так уж, видно, мир устроен. Один счастлив, другой лишь любуется чужим счастьем.

— Хорошим любоваться всегда приятно, — заметила Наташа, делая вид, что ничего еще не понимает. — А счастье, оно у каждого в руках. Только не каждый...

— Довольно, — остановил ее Соболь. — Не люблю нравоучений. — Он достал из кармана папиросу, нервно помял ее в крупных пальцах, попросил: — Разрешите, я покурю здесь.

— Курите, — сказала Наташа и приоткрыла дверь.

Выпустив изо рта густой клуб дыма, Соболь сунул окурок в пепельницу, закрыл дверь и в упор посмотрел на спутницу.

— Вы помните вечер нашей первой встречи?

Наташа растерянно заморгала.

— Не помните, — покачал головой Соболь. — А я до сих пор во сне вижу, и вас, и ваше зеленое платье, и бинокль, который взял для вас. Теперь хоть вспомнили?

— А зачем? — серьезно спросила Наташа.

— Ну, хотя бы...

— Вы пьяны, Михаил.

— Кто пьян? Эх, Наталья Мироновна, нет у вас души. Поймите, из-за этой самой встречи я и в холостяках до сих пор хожу.

— Ой, как страшно. Еще в монастырь уйдете.

— Вам смешно. — Соболь расстегнул китель и опустил голову. — А я ведь тоже человек.

Наташа встала и широко открыла дверь.

— Душно, — сказала она, — и много дыму.

Соболь долго смотрел на нее, о чем-то думая, потом снял китель, сапоги и лег, повернувшись к стене. Наташа посидела еще немного и тоже легла, не снимая халата. Прислушиваясь к шумному дыханию соседа, подумала, что, кажется, слишком резко говорила с ним. Ведь, может, и правда его признания были чистосердечными. А то, что у нее, Наташи, нет и не было к нему никаких чувств, так в этом никто не виноват. В жизни так бывает. Во всяком случае, надо было ответить как-то иначе... И у нее вдруг возникло желание поправить положение, сказать Соболю что-то мягкое, теплое.

— Михаил, вы спите? — спросила она вполголоса.

Он молчал.

— Извините меня, — продолжала Наташа. — Не хотела я... Так получилось...

Соболь тяжело вздохнул и укрыл голову одеялом. Наташа долго смотрела в темный потолок вагона, потом повернулась на бок и закрыла глаза. Ей приснилось, будто Соболь совсем еще маленький. И она играет с ним в мячик на широком зеленом лугу. Мячик вдруг куда-то укатился, и Миша заплакал. Она взяла его на руки и принялась успокаивать. В этот момент Наташа почувствовала, что кто-то ее трогает. Приоткрыв глаза, увидела над собой освещенное бледной синевой ночника лицо Соболя. Горячими руками он гладил ее плечи, шептал что-то быстро и невнятно. Не вполне разобравшись в происходящем, Наташа попыталась поплотнее укрыться одеялом. Но горячие мужские руки тянулись к ней все настойчивее. Изо всех сил она отбросила их от себя, подняла голову.

— Что вы делаете? — испуганно прошептали ее губы.

— Тише, не кричите, — торопливо забормотал Соболь. — Я люблю вас. Вы понимаете, люблю и не могу без вас жить.

— Подлец, — громко оказала Наташа и, поднявшись с постели, вышла в коридор. Лицо у нее горело, голова кружилась.

Поезд шел медленно. Белые квадраты света бежали, не отставая от вагона, вырывая из темноты телеграфные столбы, будки, до крыш занесенные снегом.

К Наташе подошла проводница, низенькая, уже немолодая женщина с усталым желтоватым лицом.

— Чего это вы не спите? — опросила она ласково.

— Душно.

— Неужели? А на меня уже главному пожаловались, что плохо топлю. Вот и пойми, где правда.

— Может, кому и холодно, — оказала Наташа, стараясь не выдать волнения.

— Врут, — махнула рукой проводница. — Дома небось берегут уголек пуще глаза, а тут казенный — не жалко, вот и командуют. И главное, сразу жалобу...

Поезд остановился. Проводница взглянула в окно, сказала огорченно:

— Опять посреди степи засели. И что за места такие? В Москве весна, а тут заносы, заносы. Уже на три часа от графика отстали.

Проводница ушла. Наташа придвинулась вплотную к стеклу, чтобы получше разглядеть, что творится за окном. Квадраты света лежали на огромном снежном холме, из которого торчали кончики дощатых заграждений и макушки придорожных сосенок. «Значит, поезд опаздывает, — подумала Наташа, собираясь с мыслями. — Значит, Сереже придется ждать. Но ведь он может позвонить, узнать. Неужели не догадается?»

В купе завозился Соболь. Наташа вздрогнула и перешла к соседнему окну. Ей не хотелось видеть человека, который так подло обошелся с ней.

Соболь подошел к ней и тихо заговорил над самым ухом:

— Простите, Наталья Мироновна. Я виноват. Хотите, ударьте меня. Хотите, на колени встану. Простите. Больше никогда и в мыслях не будет этого.

Глаза у Наташи засверкали такими злыми огоньками, что Соболь попятился назад. Она оказала негромко, но решительно:

— Сейчас же забирайте свою постель и уходите в другое купе или полезайте на верхнюю полку.

— Хорошо, хорошо, — оживился Соболь, — я полезу наверх. Можете не волноваться.

С полчаса лежали молча. Но вот Соболь свесил с полки голову, спросил: