Люди в погонах

Березка стала расти. Ее тонкий стволик гнулся то в одну сторону, то в другую, потом выкрутил полукольцо и раскрылатился множеством веток. Теперь Наташа должна уплыть, а березка останется. Другие люди будут любоваться ее листвой, шелковистой белизной коры. И не раз подумают эти другие о тех, кто заботливо растил для них скромное деревце.

«Как все-таки хорошо, когда человек оставляет на своем пути чистый и приметный след, — подумал Мельников, трогая пальцами гладкие листья. — Большой или малый, но все же след. А ведь есть на свете и такие люди: пройдут по жизни, и никто их не заметит, вроде тумана — был и рассеялся. Жалко таких. Обидно...»

Мельников поправил сползающий с плеча китель и пошел дальше, к изгороди, вдоль которой тоже росли березки, небольшие, с тонкими стволиками. Их называют здесь каменными, вероятно, потому, что приживаются они всюду, даже в расщелинах гранитных скал, где нет никакой другой растительности.

Занятый размышлениями, подполковник не заметил, как надвинулись из-за сопок облака, нахлынула темнота, ярче загорелись огни в океане.

В доме скрипнула дверь, и по земле протянулась узкая желтая дорожка света. Мельников оглянулся. На террасе стояла Наташа, рукой придерживая полу халата.

— Сережа! — послышался ее звонкий голос.

Мельников молчал, притаившись за березками.

— Сережа, ты что, в прятки вздумал играть?

Легко сбежав со ступенек, она быстро пошла к тому месту, где полоска электрического света выхватила из темноты поблескивающие пуговицы и погоны.

— Какая идиллия! Смелый рыцарь притаился в саду и ждет свою возлюбленную. Недостает гитары и шпаги. Ты слышишь?

Сергей не отзывался. Ему приятны были и певучий голос жены и ее веселые шутки. Она совсем не изменилась за годы замужества: тот же веселый взгляд живых карих глаз, всегда ясных и откровенных, та же зажигающая улыбка, те же быстрые, по-девичьи непосредственные движения. Начнет она, играя с детьми, изображать конька-горбунка или кота ученого, мигом загорится вся, засветится, как маленькая.

Не раз Мельников говорил ей в шутку: «Когда уж ты серьезной станешь?» Вместо ответа она схватит его за руку и весело крикнет: «Володя, Людочка, держите папку, он горбунком будет!»

Вот и сейчас Наташа, смеясь, вытянула его из-за березки:

— Сережка, чудной, ведь тебя и тайга не укроет, медведя этакого.

— Тише, — остановил он ее. — Береговые патрули еще тревогу поднимут.

— Вот и хорошо, пусть поднимают. А завтра командованию доложат. Потом начнется: расскажите, товарищ подполковник, к кому это вы по ночам ходите? Да, пожалуйста, не оправдывайтесь, все равно не поверим.

— А я тебя в свидетели поставлю. Поддержишь?

— Ни за что.

— Ах так, ну, держись! — Мельников привлек ее к себе и поцеловал. Не выпуская из объятий, спросил тихо: — Детей уложила?

— Еле-еле.

Он улыбнулся, потом кивнул в сторону океана:

— А я караулю, чтобы погода к утру не испортилась.

— Вот и хорошо. Я помогать буду.

Наташа потянула его к скамейке. С минуту сидели молча, наслаждаясь тишиной и приятной свежестью океана. Смотрели в сторону бухты, которую загораживала темная глыба горы, похожая на спящего моржа. За горой стояло в небе мигающее зарево электрических огней.

— Последняя ночь, — прошептала Наташа. — Уеду вот и, может, никогда больше не увижу океана. А знаешь, Сережа, вроде жалко. Суровый он, а все равно жалко. Ну почему так? Ехала сюда с трепетом, как на испытание. А пожила, и все родным стало. А видел бы ты меня в больнице. Плакала навзрыд. — Она прижала к груди руки и закрыла глаза. — Выйду на улицу, постою, потом вернусь — и снова в слезы. Как все бывает в жизни...

Мельников взял Наташу за плечи и прижался щекой к ее голове. От пушистых щекочущих волос пахло знакомыми духами, напоминающими свежий ландыш.

— Эх, Наташка, Наташка, — пропел он у самого ее уха. — Майский ты ветер.

— Почему?

— Ну как же? Десять перемен за день. То по Москве тоскуешь, уехать спешишь, то с океаном расстаться не хочешь. Возьму вот и не пущу.

— Какой ты грозный! — Она рассмеялась. Потом опустила голову на плечо мужу. — Ой, хохочу вот, а на сердце камень. Ведь такая далекая и трудная дорога.

— Да, — покачал головой Мельников и задумался. — Ну какой умный муж отпустит жену одну с детьми...

— Нет, Сережа, не говори так, — встревожилась Наташа. — Разве можно сидеть, когда остается тридцать семь дней до начала учебного года? Ни в коем случае. И вообще Володю надо увезти как можно скорей. У него снова температура, Я сегодня консультировалась у профессора. Советует не задерживаться. К осени болезнь может обостриться. Надо немедленно ехать.

Мельников развел руками:

— Теперь уже все: билеты на пароход в кармане, вещи упакованы.

— А зачем же ты злишь меня? — строго спросила Наташа. — Я и так устала от волнений.

Она помолчала, поправила упавшую на лоб прядку волос и, словно по секрету, сказала:

— Ты знаешь, Сережа, я ведь и за тебя волнуюсь, за твои тетради.

— Не веришь, что ли?