Люди в погонах

Он снова заходил по кабинету, потирая руки.

— Это не словечки, — возразил замполит. — Мы явно недооцениваем партийно-политическую работу, товарищ полковник.

— Позвольте, кто это «мы»? — вызывающе поднял голову Жогин, и лицо его вытянулось. — Говорите прямо: командир. Но не забывайте, что вы всего лишь мой заместитель. И никто не давал вам права оценивать и обсуждать мои действия. Поняли?

— Я не обсуждаю ваших действий, товарищ полковник, но долг и совесть меня обязывают сказать, что принижение воспитательной работы может привести к серьезным осложнениям. И тогда...

— Хватит, — остановил его Жогин. — Мне все понятно. Послушайте, что я скажу. — Он вытянул вперед руку и загнул один палец. — Во-первых, уясните, что вы работаете на командира, обеспечиваете выполнение его приказов и распоряжений. Второе. — Полковник загнул еще один палец. — Поймите, наконец, что командир — хозяин полка.

— Да, но есть партия, — вставил Григоренко, устремив проницательные глаза в лицо полковника. Жогина словно тряхнул кто-то. Он вздрогнул и засверкал глазами:

— Что вы пугаете партией? Я сам коммунист, и стаж у меня побольше вашего, и перед Советской властью заслуги имею. А вообще, вот что скажу: не нравится — можете подавать рапорт об увольнении. Задерживать не стану.

— Нет, — сказал Григоренко, — подавать рапорта я не буду. Дезертировать с поста, который мне доверила партия, не собираюсь.

— Дело ваше! — почти крикнул Жогин. — Но вмешиваться в мою служебную деятельность не позволю.

— Очень жаль, что вы не хотите прислушаться, — тихо заключил Григоренко, не выдавая волнения, затем надел шапку и вышел из кабинета. «Странный человек, — рассуждал он по дороге домой. — И главное, убежден, что действия его непогрешимы. Вот в чем беда-то».

5

У дома Григоренко натолкнулся на Шатрова. Майор стоял возле крыльца, с головы до ног залепленный снегом.

— Я к вам, Петр Сергеевич, — сказал он, отряхивая шинель и шапку. — Уж извините, что беспокою здесь. На службе не мог. Дело щекотливое...

— Какой разговор! — воскликнул Григоренко. — Вы лучше извинитесь за то, что редко ко мне заходите. — Он повернулся к ветру спиной и тоже принялся отряхивать налипший снег. — Ну и метет! На открытом месте устоять невозможно.

— Да, ветерок веселый, — заметил Шатров. — Штормовой.

Едва он произнес последнее слово, как гривастая волна бурана ударила в стену дома, поднялась на дыбы и всей своей массой обрушилась на крыльцо.

— Бр-р-р, — замотал головой Григоренко. — Хватит, майор, чиститься, пойдемте быстрей в комнаты.

Он шагнул к двери и громко постучал в нее кулаком. Вышла жена. Загораживая лицо пуховым платком, спросила:

— Ты, Петя?

— Я, только не один, а с гостем.

— Кто это?.. А, Валентин Федорович? Пожалуйста, проходите, милости просим на чаек. — Она сбросила с головы платок и показала на вешалку. — Сюда вот шинель давайте, а сами шагайте в столовую. Петя, приглашай. Какой ты медлительный.

— Галина Дмитриевна! — воскликнул Шатров, подняв обе руки. — Прошу не волноваться. Визит совершенно официальный. У меня деловой разговор с Петром Сергеевичем.

— Хорошо, хорошо, я не помешаю, не бойтесь.

На ходу поправляя светлые волнистые волосы, она исчезла в маленькой кухне.

Шатров и Григоренко прошли в просторную квадратную комнату, где за круглым столом сидели и что-то шили две девочки — Надя и Зина, обе, как мать, полнолицые, русоволосые. Одна, что постарше, с длинными косами, другая — постриженная, с белым бантом на голове. Увидев гостя, они встали и, не выпуская из рук шитья, сказали почти одновременно:

— Здрасте, дядя Валя!

Потом смущенно переглянулись и заторопились в другую комнату.

— Ну вот, — сказал Шатров, разводя руками, — пришел и всю семью переполошил.

— Не выдумывайте, Валентин Федорович. Садитесь и будьте как дома.

Майор по привычке вытянулся и склонил голову.

— Благодарю.

Появилась Галина Дмитриевна с чайником и большой тарелкой румяных пирожков.

— Пожалуйста, — сказала она добродушным грудным голосом. — Моего изготовления. С вареньем.

Затем вынула из буфета два стакана.

— А себе? — спросил Шатров.

Галина Дмитриевна улыбнулась:

— Извините, не могу. У нас урок шитья с девочками.

Когда хозяйка закрыла за собою дверь, Шатров досадливо заметил:

— Обиделась, кажется.

— Какая обида? — улыбнулся Григоренко. — Давайте пить, чай.

Взяли по пирожку, склонились над стаканами. Вначале говорили о разных семейных делах. Потом, когда хозяин снова потянулся к чайнику, Шатров сказал негромко:

— А я ведь к вам, Петр Сергеевич, по серьезному делу зашел. Неважное положение складывается в полку.

— Почему? — Григоренко отставил чайник и взялся пальцами за кончик уса. — Что вы имеете в виду?

— Имею в виду нервозность. О командире, конечно, говорить неудобно, а сказать... — Он замялся, неловко пошевелил плечом, потом решительно подался вперед: — Сказать, Петр Сергеевич, надо. Слишком человек нервничает, шум поднимает, не разобравшись. Особенно Мельникова не терпит. Почему он ему не полюбился, понять не могу.

— Да-а-а, — протянул Григоренко, вздохнув, — понять трудно, А вы, извините за допрос, что скажете о Мельникове?