— Эх, капитан, капитан, и как вы этому поверили?.. Ну ладно, — махнул рукой Мельников. — Пустяки, Как настроение у людей?
— Хорошее, — ответил Нечаев. — Правда, кое-кто ворчит: вода, дескать, заливает. Нельзя ли отменить глубокие работы?
— Я слышал, — сказал Мельников, — даже Крайнов такую мыслишку носит. Забывают, что война ведь и болота не обходит. — Он подумал и заключил: — Недоработка, товарищ замполит. Наша с вами недоработка… А где майор Степшин?
— На левом фланге. Подполковника Сердюка сопровождает.
— Сердюк здесь? Помогать пришел?
Нечаев вздохнул:
— Не знаю. Пока недостатки выискивает.
— Тоже работа, — сказал Мельников, а про себя подумал: «Может, Жогин что-нибудь замышляет». Но тут же отогнал эту мысль, повернулся и пошел по мокрой траншее дальше, к самому левому флангу.
Вернулся из госпиталя Груздев. К Мельникову зашел он осунувшийся, бледный, но с живыми веселыми глазами. Подполковник поднялся из-за стола, обнял ефрейтора за плечи и поцеловал дважды крепко, по-мужски.
— Ну как, ожили? Правильно! — Он кивнул в сторону окна, за которым сияло солнечное небо и тихо покачивалась верхушка тополя, розоватая, с набухшими зелеными почками. — Глядите, весна!
Взволнованный теплотой комбата, Груздев часто моргал глазами и не мог ничего ответить.
— А мы вас к награде представили, — продолжал Мельников. — Не знаю, как там будет, но представили.
Растроганный вконец ефрейтор отвернулся и провел кулаком по глазам.
— Чего это вы? — спросил комбат.
— Да так, товарищ подполковник. Очень все неожиданно. Недавно был на гауптвахте, а теперь… Но ведь в карточке у меня клеймо поставлено.
— В карточке мы спишем.
Мельников подумал, затем подошел к телефону и позвонил в роту.
— Кто это, Крайнов? — спросил он. — Вот что. Возьмите карточку взысканий и поощрений Груздева и заходите ко мне.
Старший лейтенант быстро принес карточку, положил ее перед комбатом. Тот посмотрел, спросил строго:
— А где запись о последнем взыскании?
— Не занес еще, товарищ подполковник. Не успел. Разрешите, я сейчас впишу?
— Ну вот, — недовольно сказал Мельников, — человека уже к награде представили, а мы ему старое взыскание в карточку вписывать будем.
— А чего особенного? Впишем и снимем. Законно. «Теперь я вас, товарищ Крайнов, накажу, чтобы не забывали о человеке», — подумал комбат и распорядился:
— Вписывать не нужно.
— Спасибо, товарищ подполковник, — вздохнув, проговорил Груздев и совсем тихо добавил: — Вы уж извините меня за прошлое.
— Извинить не трудно. — Комбат подошел к ефрейтору и посмотрел прямо ему в глаза. — Вы подумайте, как быстрее стрелковую славу вернуть.
Груздев энергично вытянулся:
— Думаю, товарищ подполковник. Разрешите идти?
Мельников улыбнулся: «Вот она какая, душа человеческая. Сложна и светла, как мир».
В конце дня в штабе батальона появился Сердюк. Встретив в коридоре Мельникова, сказал с нескрываемой тревогой:
— Мне вас, подполковник, нужно.
— Пожалуйста, — ответил комбат, — заходите в кабинет.
Сердюк открыл дверь, сделал несколько шагов и заговорил торопливо, словно боясь, что не успеет высказаться:
— У вас, понимаете, допускаются такие вольности, что мне приходится разбираться.
— Например?
— Сегодня, понимаете, вы не разрешили Крайнову сделать запись в карточке взысканий и поощрений ефрейтора Груздева.
— Видите ли, когда надо было записать, Крайнов забыл, — объяснил комбат, — а сейчас нет смысла. Вы сами понимаете.
— Ничего я не понимаю. Следы взысканий стерты.
— Правильно. А зачем они, если человек совершил подвиг?
— А зачем стирать? — в свою очередь спросил Сердюк.
— Цель простая. Воспитание.
— Кто знает? Цели, понимаете, бывают разные.
— Какие же?
— Разберемся позже. Сейчас, понимаете, важен сам факт: сделать запись человеку не разрешили и ему же за это объявили выговор.
Мельников вдруг насторожился, хотел еще поговорить с Сердюком, выяснить все-таки, почему это важен ему сам факт. Но тот от прямого разговора уклонился и вскоре ушел в роту.
«Странно, очень странно, — возмущенно подумал комбат. — Ходит человек по батальону, выискивает разные факты, собирает их в блокнот. А зачем? Прицепился к карточке Груздева. Нашел, называется, нарушение…»
Не успел Мельников успокоиться, вбежал Степшин, заговорил, сильно волнуясь:
— Вы поймите, Сергей Иванович, подполковник Сердюк требует, чтобы я подписал акт на тот самый бронетранспортер, который по моей вине завалился в канаву. Но ведь он давно отремонтирован. Никаких следов от аварии не осталось.
— А вы не подписывайте, — сказал Мельников.
— Да, но Сердюк обещает вызвать к командиру полка.
— Пусть вызывает. Скажите, что есть комбат…
— Я так и сказал Сердюку… Но вы подумайте, Сергей Иванович, какая несправедливость! В акте написано, что я отстранил от машины водителя и будто самовольно сел за руль… Нет, как хотите, а я в такой атмосфере работать не могу, не хочу. Завтра же пойду в партийное бюро полка…
Комбат впервые видел своего заместителя таким разгоряченным. Собравшись с мыслями, сказал ему: