Люди желтых плащей (СИ)

   Ева качает головой, по щекам катятся слезы. Она и сама не понимает, зачем держит эту дверь. Если она откроет ее и попытается войти, это будет означать смерть для нее и Саши. Если бросит ее и кинется бежать, это будет означать смерть для Лилит. И только пока она удерживает ее закрытой, Лилит, как кот Шредингера, ни жива, ни мертва.

   Из спальни доносится акустическая версия песни мертвых -- той самой, что бушует во всем инструментале на улице. Я прислушиваюсь -- ни единой живой нотки.

   Потому что Лилит мертва.

   -- Ее больше нет! Ее загр`ызли! -- вопит Витос. -- Сваливаем отсюда!

   -- Уходим, уходим! -- подгоняю я. -- На улице машина.

   Саша с Евой рыдают в голос, мотают головами, отрицая реальность. Время тает.

   Женя подтягивает к двери огромный доисторический диван, кривые ножки царапают дощатый пол. Ну и силища в нем... В одиночку эту дуру не сдвинуть ни мне, ни Витосу.

   -- Отойдите, отойдите!

   Отпихиваем девушек в сторону, и Женя придвигает диван вплотную к антресоли. Такая баррикада даст нам минуту-полторы.

   -- Все, уходим! -- я хватаю Еву за предплечье.

   -- Нет! Нет! -- она пытается высвободиться, но как-то вяло.

   -- Дашка! Дашка-а-а! -- воет Саша.

   -- Сваливаем отсюда! Быстро! Быстро! -- Витос толкает Сашу в спину.

   Я тащу за собой Еву. Наше отступление прикрывает Женя.

   В коридоре обе девушки, наконец, поддаются и идут сами. Дверь в тамбуре открыта. За ней нас встречает душный, пахнущий прогорклой блевотиной воздух. Пересекаем двор и выходим на улицу.

   Кот Шредингера умирает.

   13:52

   Мы выбегаем на дорогу под первые, микроскопические капли дождя. Михась с Артом, точно пара часовых, охраняют машину с двух сторон. Организованно трамбуемся в салон, закрываем двери.

   Шлеп. Шлеп. Шлеп.

   По окнам "Хаммера" растягиваются тонкие дождевые слезы. Темная пленка на стеклах обесцвечивает их, и только через не тонированное лобовое я могу видеть их окрас.

   Они розовые.

   13:55

   Мощный ливень запирает нас в машине, как мышей в клетке. Поток отравленной воды настолько плотный, что мы даже не решаемся включать вентиляцию. Окна моментально запотевают.

   -- Трогай, -- говорю Арту.

   Тот заводит мотор.

   Смотрю назад. Пассажиры заднего сиденья -- как шпроты в банке. Михась, Витос, у них на коленях зареванные Ева с Сашей...

   -- Где Женя?

   Пауза, в течении которой все тупо таращатся на свободное место, предназначенное для брата. Не обнаружив его там, я смотрю в окно.

   Женя стоит под дождем, без плаща, омываемый струями ядовитой жижи.

   Шипение и грохот такие, что я скорее читаю по губам, нежели слышу:

   -- Сидите здесь, я сейчас.

   И, прежде чем кто-либо успевает хоть что-то сообразить, он разворачивается на каблуках и припускает к дому Евы.

   13:57

   -- СИДИ! КУДА! -- Арт хватает меня за шиворот.

   Я вдруг понимаю, что одной рукой уже держусь за ручку двери, намереваясь открыть ее.

   -- Он совсем ебнулся! Куда он побежал!

   Перед глазами все плывет, от страха слиплось в горле.

   -- Нельзя выходить! В такой ливень никакой плащ не спасет. Ты заразишься! -- увещевает сзади Михась.

   Арт предусмотрительно нажимает кнопку центрального замка, и двери защелкиваются.

   Я пытаюсь что-то возразить, мне возражают в ответ, мы начинам кричать друг на друга. Девушки плачут. Дождь барабанит в кузов, шипит на мостовой. Незримый гул на улице -- в последние пять минут перешедший в рев -- глушит все, создавая ни с чем несравнимый фон, в котором уже нельзя ничего разобрать, никого услышать, ничего понять. Все это напоминает дурной сон, ночной кошмар; сюрреалистичности прибавляет замкнутое пространство, перенаселенное горланящими людьми, а так же полная неспособность что-либо изменить. Ощущение собственной беспомощности выдавливает из меня душу, и я ухожу под контроль паники.

   Затем в доме Евы раздаются выстрелы.

   14:20

   Следующие минуты плохо отпечатались в моей памяти. Страх съел их, как рак гортани съедает небный язычок.

   Сознание возвращается, лишь когда в Евиных воротах снова появляется Женя. Одежда и волосы запачканы кровью, как и приклад "Моссберга", облепленный кусочками размозженной плоти.

   На руках Женя держит какой-то сверток -- что-то длинное, плотно укутанное в несколько одеял. Легкой трусцой, словно его ноша совсем ничего не весит, он бежит к "Хаммеру".

   -- Багажник! Багажник открывай! -- кричу Арту.

   Несколько секунд тот лихорадочно ищет ручку. Наконец, находит ее, тянет вверх.

   Багажник открывается, когда Женя уже позади машины.

   Вместе с зараженной водой в салон врывается безудержный рев обезумевшей толпы. Песнь мертвых обрела, наконец, четкий мотив.

   14:22

   Женя забрасывает сверток в багажник и захлопывает дверцу. В ту же секунду на просеке появляются первые "прокаженные". Они бегут со стороны центра -- оттуда, куда направлялись мы.

   Впервые в новейшей истории постапокалиптического Ростова мы встречаем стадо. Его движение напоминает цунами -- небольшая, на первый взгляд, волна превращается в мощнейший вал разрушительной силы. За первыми "прокаженными-одиночками" бегут компании по пять-шесть человек. Эти компании объединяются в более крупные группы, а те, в свою очередь, в скопления по двадцать-сорок одинаково голых тварей.