Люди желтых плащей

Саша с Евой рыдают в голос, мотают головами, отрицая реальность. Время тает.

Женя подтягивает к двери огромный доисторический диван, кривые ножки царапают дощатый пол. Ну и силища в нём… В одиночку эту дуру не сдвинуть ни мне, ни Витосу.

– Отойдите, отойдите!

Отпихиваем девушек в сторону, и Женя придвигает диван вплотную к антресоли. Такая баррикада даст нам минуту-полторы.

– Всё, уходим! – я хватаю Еву за предплечье.

– Нет! Нет! – она пытается высвободиться, но как-то вяло.

– Дашка! Дашка-а-а! – воет Саша.

– Сваливаем отсюда! Быстро! Быстро! – Витос толкает Сашу в спину.

Я тащу за собой Еву. Наше отступление прикрывает Женя.

В коридоре обе девушки наконец поддаются и идут сами. Дверь в тамбуре открыта. За ней нас встречает душный, пахнущий прогорклой блевотиной воздух. Пересекаем двор и выходим на улицу.

Кот Шредингера умирает.

13:52

Мы выбегаем на дорогу под первые, микроскопические капли дождя. Михась с Артом, точно пара часовых, охраняют машину с двух сторон. Организованно трамбуемся в салон, закрываем двери.

Шлёп. Шлёп. Шлёп.

По окнам «Хаммера» растягиваются тонкие дождевые слезы. Тёмная плёнка на стёклах обесцвечивает их, и только через не тонированное лобовое я могу видеть их окрас.

Они розовые.

13:55

Мощный ливень запирает нас в машине, как мышей в клетке. Поток отравленной воды настолько плотный, что мы не решаемся включать вентиляцию. Окна моментально запотевают.

– Трогай, – говорю Арту.

Тот заводит мотор.

Смотрю назад. Пассажиры заднего сиденья – как шпроты в банке. Михась, Витос, у них на коленях зарёванные Ева с Сашей…

– Где Женя?

Пауза, в течении которой все тупо таращатся на свободное место, предназначенное для брата. Не обнаружив его там, я смотрю в окно.

Женя стоит под дождём, без плаща, омываемый струями ядовитой жижи.

Шипение и грохот такие, что я скорее читаю по губам, чем слышу:

– Сидите здесь, я сейчас.

И, прежде чем кто-либо успевает хоть что-то сообразить, он разворачивается на каблуках и припускает к дому Евы.

13:57

– СИДИ! КУДА! – Арт хватает меня за шиворот.

Я вдруг понимаю, что одной рукой держусь за ручку двери, намереваясь открыть её.

– Он совсем одурел! Куда он побежал?

Перед глазами плывёт, от страха слиплось в горле.

– Нельзя выходить! В такой ливень никакой плащ не спасёт. Ты заразишься! – увещевает сзади Михась.

Арт предусмотрительно нажимает кнопку центрального замка, и двери защёлкиваются.

Я пытаюсь что-то возразить, мне возражают в ответ, мы начинам кричать друг на друга. Девушки плачут. Дождь барабанит в кузов, шипит на мостовой. Незримый гул на улице, в последние пять минут перешедший в рёв, глушит всё, создавая ни с чем не сравнимый фон, в котором нельзя ничего разобрать, никого услышать, ничего понять. Это напоминает дурной сон, ночной кошмар; сюрреалистичности прибавляет замкнутое пространство, перенаселённое горланящими людьми, а также полная неспособность что-либо изменить. Ощущение собственной беспомощности выдавливает из меня душу, и я ухожу под контроль паники.

Затем в доме Евы раздаются выстрелы.

14:20

Следующие минуты плохо отпечатались в моей памяти. Страх съел их, как рак гортани съедает нёбный язычок.

Сознание возвращается, лишь когда в Евиных воротах снова появляется Женя. Одежда и волосы запачканы кровью, как и приклад «Моссберга», облепленный кусочками размозжённой плоти.

На руках Женя держит какой-то свёрток – что-то длинное, плотно укутанное в несколько одеял. Лёгкой трусцой, словно его ноша совсем ничего не весит, он бежит к «Хаммеру».

– Багажник! Открывай скорее! – кричу Арту.

Несколько секунд тот лихорадочно ищет ручку. Наконец находит её, тянет вверх.

Багажник открывается, когда Женя уже позади машины.

Вместе с заражённой водой в салон врывается безудержный рёв обезумевшей толпы. Песнь мёртвых обрела чёткий мотив.

14:22

Женя забрасывает свёрток в багажник и захлопывает дверцу. В ту же секунду на просеке появляются первые «прокажённые». Они бегут со стороны центра – оттуда, куда направлялись мы.

Впервые в новейшей истории постапокалиптического Ростова мы встречаем стадо. Его движение напоминает цунами – небольшая, на первый взгляд, волна превращается в мощнейший вал разрушительной силы. За первыми «прокажёнными-одиночками» бегут компании по пять-шесть человек. Эти компании объединяются в более крупные группы, а те, в свою очередь, в скопления по двадцать-сорок одинаково голых тварей.

«Прокажённые» теперь действительно похожи друг на друга. Истощавшие за несколько дней безостановочных поисков свежей еды, изувеченные и грязные, они напоминают ходячие скелеты, только что восставшие из могил. Бегущие скелеты.

Стадо увеличивается на глазах: десятки превращаются в сотни, сотни в тысячи. Мы становимся свидетелями «двинувшегося» стада. А если стадо «двинулось», его уже не остановить.