Люди Зимнего дворца

Тем не менее Николай I с сопровождавшими его офицерами прошел через уже горевшие Фельдмаршальский и Петровский залы: «Несмотря на явную опасность, Государь с хладнокровным спокойствием прошел отсюда через Фельдмаршальскую и Петровскую залы, первые добычи огня, и, наконец, вступил в Белую (Гербовую). Здесь, казалось, уже не было возможности идти далее: густо клубящийся дым занимал дыхание, а карнизы и потолки, по которым вилось пламя, грозили всякую минуту падением; но и в этом критическом положении Государь не потерял присутствия духа: с помощью Божиею он успел пройти в Статс-дамскую (Гренадерскую) залу… Достигнув таким образом части дворца, еще не тронутой огнем, и убедясь в возможности спасти из нее, по крайней мере, движимость особой ценности, Государь велел полкам Преображенскому и Павловскому и командам гоф-интендантского ведомства выносить мебель и прочие вещи и складывать на Дворцовой площади»[210].

«Когда начало гореть малое Мраморное зало, в то время Государь Император Высочайше повелеть соизволил выносить из всех имеющих в Зимнем дворце комнат мебели и вещи, для чего наряжены были от Военного начальства из разных лейб-гвардии полков рядовые, которые носили вещи и мебели в Адмиралтейство и Главный штаб и во дворцовый Экзерциз-гауз».

Вслед за императором, «по окончании в театре представления», вернулась в Зимний дворец и императрица Александра Федоровна «в 11 часу и проходила в комнаты великого князя Константина Николаевича, где изволила смотреть горевшие залы: Фельдмаршальское, Петра Великого и Белое, а также и другие прикосновенные к оным комнаты, потом с великою княжною Мариею Николаевной отсутствовала из Зимнего дворца в карете в Собственный, куда приехала в час пополуночи».

Сохранился и «детский взгляд» на пожар 17 декабря. Этот день запомнился дочерям царя и тем, что в Зимнем дворце поставили «детские елки». Вечером, пока родители были в театре, дети пили чай, который разливала англичанка Мими – Мария Васильевна Кайсовская. «Она была в большом почете у императорской фамилии, вынянчив всех царских детей, начиная с великого князя Александра Николаевича»[211]. В эту ночь дети Николая I потеряли не только любимый дом, но и все столь любимые ими игрушки. Все это детское великолепие – и детский домик, и любимую деревянную горку – в одночасье уничтожил пожар. На детей Николая I, ставших очевидцами начала пожара, огненная стихия произвела тяжелое впечатление. Они навсегда запомнили буйство огня, в считанные часы уничтожившего их любимый дом.

Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала: «Это случилось вечером. У нас была зажжена по обыкновению елка в Малом зале, где мы одаривали друг друга мелочами, купленными на наши карманные деньги. Родители были в театре, где давали „Бог и баядерка“ с Тальони. В половине десятого, когда мы как раз собирались ложиться спать, Папа неожиданно появился у нас с каской на голове и с саблей, вынутой из ножен. „Одевайтесь скорей, вы едете в Аничков“, – сказал он поспешно. В то же время взволнованный камер-лакей застучал в дверь и закричал: „Горит!.. Горит!..“. Мы раздвинули портьеры и увидели, что как раз против нас клубы дыма и пламени вырываются из Петровского зала. В несколько минут мы оделись, и сани были поданы. Я еще побежала в мою классную, чтобы бросить прощальный взгляд на все, что мне было дорого. С собою я захватила фарфоровую собаку, которую спрятала в шубу, и бросилась на улицу. Там меня впихнули в сани вместе с маленькими братьями, и мы понеслись в Аничков. Нас устроили там наспех, где придется. О том, чтобы спать, не могло быть и речи. Между часом и двумя приехала Мама и рассказала, что есть надежда спасти флигель с покоями Их Величеств. Когда Мама приехала из театра, ей сказали, что мы в безопасности. Тогда она сейчас же прошла к несчастной Софи Кутузовой (дочь петербургского генерал-губернатора, которая была очень слаба после несчастного случая) и очень осторожно сказала ей, что ей придется переехать. Она оставалась при ней, пока та перенесла вызванный этой новостью нервный припадок, и не оставила ее, пока не приехал доктор. Только после этого она прошла к себе, где Папа уже распорядился всем. Книги и бумаги запаковывались, и старая камер-фрау Клюгель заботилась о том, чтобы не оставить безделушек и драгоценностей. Отсюда Мама поехала к Нессельроде, где был приемный день и где весь петербургский свет столпился у окон, чтобы видеть пламя пожара»[212].