Люди золота

– Это память крови. Ты помнишь то, что видели и делали твои предки. Так и твоя мать. Ты увидел её, когда она вспомнила дело женщин её рода. Лучше бы ей не вспоминать. – Он вздохнул. – Тут я виноват. После того, как я людей вывел, меня все патьвашкой посчитали, даже наши старики. Говорят, я видеть умею. Я и сам поверил, учился жадно, но мудрости не набрался. А Рауни такая смешливая росла, такая светлая, весёлая – всем на радость. И в руках её всё спорилось, и рукоделие всякое схватывала на лету. Глянет – и уже лучше старых мастериц умеет. Будто вспоминала, а не училась. И мне любопытно стало. Я к себе её часто звал. Ведь сам учился охотно, всех стариков обходил, и дальше хаживал, до самого Миклагарда, если по-вашему, с гостями торговыми. Стал я ей всё рассказывать и показывать, а она и рада, да и больше просит. Но как-то захожу в дом, а там дыма – не продохнуть. Печь коптит, в ней дрова сырые, и грибы поверх всякие. И колдовской гриб тоже. А она сидит, в огонь уставилась и губами шевелит, будто поёт про себя. Сколько ей годков тогда было? То ли тринадцать, то ли четырнадцать… Тогда испугался я. Выгнал её, наказал строго-настрого никогда больше так не делать, а она смотрит, глаза сонные такие, с поволокой, и чувствую – смеётся. И будто смотрю не на девчонку нашу, а на старуху страшную, смерть и зиму. С тех пор и пошло. – Старик покачал головой. – То лоси приходили к ней из лесу, а то и волки. Люди видели, я сам видел, своими глазами. То привороты стала делать, сильное зелье-лемби. Парни её бояться стали. Какая девчонка на кого укажет, того она и приворожит – и никто устоять не мог. Столько свадеб тогда сыграли – за пять лет столько не было. И у всех в первый же год дети стали рождаться. Слух пошёл: не только приворотами она занимается. Странно умирать люди стали, будто изнутри их гниль ела. Ко мне приходили – говорят, ведьма она, ты её усмири. А что я? Она по крови мне родная, и такая ласковая всегда была, так с ней тепло и тихо, и радостно, и не веришь ничему худому. Солнечное было у неё сердце. Но знаю – не зря люди говорили. На неё хмарь иногда находила – и лицо становилось серое, а глаза как колодцы. Плохо б дело обернулось, но тут явился твой отец. Он вдвоём с братом к нам пришёл, привёз много товара. Медь, соль, бусы всякие, стекло, сладкое заморское вино в подарок валиту. И много серебра. Она как глянула на отца твоего, – а тот высокий был, статный, волосы вороновым крылом, – и задрожала как птичка. Через неделю свадьбу сыграли и увёз её твой отец. Все радовались – счастью молодых, а больше тому, что Рауни теперь далеко, в земле нового бога. И я подумал по слабости своей: может, и вправду колдовская сила её утихнет там, сойдёт на нет, и матерью захочет Рауни быть, а не колдуньей. Но кровь её оказалась сильней. Скверные из твоего города шли слухи, ой скверные. Твой отец бился за неё с тремя дружинниками вашего ярла – и победил, хотя сам чуть не погиб.

– А мне никто не говорил про такое! – выкрикнул Инги. – Это же мой отец, а про такой подвиг мне никто не сказал!

– Не говорили, потому что ты б не обрадовался, всё узнав. И сейчас бы не подскакивал, если б ума хватило не перебивать старика, а послушать… Они с копьями были, а твой отец – всего лишь с мечом. Убили бы они его. Уже и сильно зацепили пару раз, когда прибежала Рауни – плохо ей бежалось, она уже тебя носила. Она сдула пыль с ладони, и те трое ослепли. А отец твой их зарубил.

– Это неправда! – крикнул Инги. – Не может быть!

– Может, сынок. Мне рассказал об этом твой дядя Хрольф. В этом самом доме, за тем же столом, где сейчас сидишь ты… Твой отец месяц после того болел, толком и не поправился. Рауни родила тебя – и умерла родами, как и мать её, Хийси. И забрала твоего отца с собой – так же, как Хийси забрала моего брата. Полгода не прошло, как сошёл он за ней в Туонелу. Вот и за тебя я боюсь, сынок.

Если в тебе кровь-то по-настоящему проснётся, ни тебе добра не будет, ни людям.

– А что плохого в том, чтобы много помнить и знать? – спросил Инги дерзко.

– Плохое в том, что не твои это знания, не тобой собранные, не твоей жизни это память. Это чужая чья-то душа приходит к тебе и отбирает твой рассудок и твою волю. Чего ж тут хорошего?

– Справится с этой волей чужой можно? Ну, чтоб память эту использовать, как свиток читают, и откладывать, когда не нужно?

– Если б мне знать. В моих жилах нет этой крови, я всего лишь смотрю со стороны. А из того, что я видел… лучше б человеку не знать такого. Свою жизнь надо прожить честно и с честью уйти к предкам. Мёртвым место среди мёртвых, а не в теле живых.