— Императрица была жестокой и бездарной женщиной. Она напивалась каждый день до такой степени, что у нее ни на мгновение не просветлялась голова. Посланники разных стран, чтобы добиться аудиенции, неделями ждали, пока ее величество протрезвеет. Также страстно, как и пила, любила рядиться — после нее осталось 15 тысяч платьев.
— Неужели 15 тысяч? Трудно в это поверить.
— Такие сведения об императрице я нашел в работах Герцена. Если учесть, что она правила 20 лет, то почему бы ей не менять наряд дважды в день?
Мне показалось, что мой ответ удовлетворил певицу, но не в полной мере.
Рассказываю о художниках XVII века и вскользь говорю: «По инициативе Екатерины II в Эрмитаж в 1772 году были доставлены 158 картин, в их числе и знаменитая „Даная“. Тому способствовали посол в Париже друг Вольтера князь Дмитрий Голицын и всем известный Дени Дидро».
— Что-то много картин. Цифра большая. Откуда столько набралось? — засомневалась Зыкина. И мне снова пришлось знакомить певицу с первоисточниками, как и в следующем эпизоде. Зашел разговор о гимне.
— До «Боже, царя храни», написанного композитором Алексеем Львовым по указанию Николая I в 1833 году, у нас своего гимна не было, — говорю.
— Как это не было? А при Петре I? — спрашивает. — Что же, и при нем не было?
— Не было. При нем в качестве гимна использовались различные бравурные музыкальные произведения. При Екатерине II по велению Потемкина гимном считался полонез Осипа Козловского «Гром победы, раздавайся» на стихи Гаврилы Державина, созданный после взятия Суворовым Измаила в 1790 году. С 1816 года официальным в России стал английский гимн.
— Зачем России английский гимн? Откуда он взялся? — недоумевала она.
И таких примеров можно было бы привести порядочно. Но я вспомнил слова немецкого мыслителя и критика Г. Лессинга, сказанные еще в середине XVIII века: «Гению простительно не знать тысячу вещей, известных всякому школьнику, ибо богатство гения составляет не приобретенный запас знаний, но то, что он извлекает из себя самого, из собственных чувств».
В начале апреля 1987 года Гридин показал мне фотографию Зыкиной.
— Нравится? — спросил.
— Разве может не нравиться твоя супруга? Какой нелепый вопрос.
— Но это не Людмила Георгиевна.
— А кто же?
— Ее двойник из Новгорода.
Посмотрев на фотографию, я не сомневался: на ней была Зыкина, и никто другой. Поэтому не стал спорить с Виктором, решив, что это запоздалый первоапрельский розыгрыш.
На другой день обращаюсь к Гридину:
— Так кто же все-таки на фотографии, которую ты мне вчера показывал?
— Дама из Новгорода. Копия Людмилы Георгиевны.
Я был просто ошарашен. В такое безупречное сходство двух разных женщин из разных городов поверить было невозможно. Гридин продолжал:
— Из Новгорода мы получили письмо о той женщине, в котором, например, пишут, что, когда концерт Людмилы Георгиевны показывают по телевидению, соседи той новгородской «Зыкиной», и не только они, кланяются ей за талант, говорят: «Весь вечер любовались вами». При въезде в Новгород проводники вагона выказывают ей особую предупредительность, а сотрудники транспортной милиции на вокзале помогали и предлагали ей свои услуги в дорожных хлопотах, приглашали приехать в Новгород с концертами.
— Адрес этой новгородской «Зыкиной» у тебя есть? — спрашиваю.
— Конечно, есть.
— Может, она и поет, как Людмила Георгиевна?
— А вот такой информации нет.
Но вскоре пришло еще одно письмо из Новгорода, в котором сообщалось, что и по возрасту местная «Зыкина» близка к настоящей.
Сама Людмила Георгиевна не очень удивилась двойняшке.
— Так в природе бывает, и нередко.
— Как сказать, — возразил я. — На снимке абсолютно ваше лицо. Даже прическа как у вас. Не хватает только ваших сережек в ушах. Наверное, ей не потянуть на те, что у вас с изумрудом в середине.
— Почему? Если деньги есть, можно заказать — ювелиры сделают какие угодно, только плати.
— Когда вошь в кармане, блоха на аркане, как говорили нищие бурлаки на Волге, тут не до ювелиров.
— Да, может, у нее карманы оттопыриваются от денег, откуда ты знаешь?
— Тогда давайте напишем ей письмо с адресом ювелиров, которые сделают сережки, как ваши, или копию.
— Не выдумывай. Скоро Пасха, может, ее поздравить с праздником?
На этом разговор закончился.
Получила ли новгородская «Зыкина» поздравления от Зыкиной московской, не знаю. В апреле, перед самым праздником, меня в Москве не было.
Летом 1992 года Гридин привез из Тулы новый баян, изготовленный на заказ местными мастерами, положил его на стул в кабинете Зыкиной, доложил ей о результатах поездки и ушел на репетицию.
Я взял в руки изделие тульских умельцев, вспомнив, что нечто похожее видел по телевидению в руках B. C. Черномырдина, извлекавшего из него на даче чрезвычайно печальные звуки.