Людоед

– У-у-у… так неинтересно, – обиженно протянула девочка. – Мы пришли, а он спит.

– Ладно, Ириш, пойдем, – сказал толстяк. Весь вид мужчины говорил о том, что ему явно надоело таскаться вдоль клеток, многие из которых были пусты – изнуряющая жара заставила животных прятаться в укрытиях, где есть тень и прохлада.

Артем завертел головой в поисках бабушки. И в этот момент сильный порыв ветра сорвал с него кепку, отбросив ее за ограду. Почти к самой клетке.

– Ой, пап, а у мальчика кепка улетела, – сочла своим долгом сообщить девочка. Стремительно тающий пломбир уже вовсю тек по ее тонким пальчикам. Ее губы и подбородок тоже были перепачканы мороженым.

– Да, улетела, – констатировал папа без каких-либо эмоций. – Ветер сильный, вот и улетела. Пошли. Тебя вытереть нужно, ты вся извозюкалась.

Они с дочерью развернулись, чтобы уйти.

Артем, так и не обнаружив бабушки, решил самостоятельно забрать кепку. Делов-то. Два шага сделать, и все.

Табличку «За ограду не заходить! Животное опасно!» Артем не видел. А если бы и видел и умел читать, это вряд ли бы остановило ребенка.

Все равно медведь спит в своем домике из камней.

По крайней мере мальчик так думал.

Как только Артем шагнул к кепке и нагнулся, чтобы поднять ее, из каменистого строения вылез медведь. Встряхнувшись, словно окончательно просыпаясь, он повел носом, принюхиваясь, и быстрыми скачками понесся к прутьям клетки.

Иркутская область, Тайшетский район, воскресенье, 6.59

Теперь уже медведь ревел от боли.

И без того страшная рана быстро расширялась, и наружу выполз склизкий мешок внутренностей. Смолина затошнило – кишки воняли падалью.

Зверь издал кашляющий звук и выпустил искалеченную руку охотника. Нервно переступил лапами. Земля под громадными когтями осыпалась, падая комками на обезображенное лицо Виктора, и ему казалось, что его хоронят заживо. Он выпустил нож, ухватившись за петлю кишок, потянул на себя. Внутренности трясущимся желе шлепнулись прямо на него, сверху водопадом полилась кровь.

Медведь тяжело осел назад. Подтянул к себе вырванные потроха, будто все еще надеясь вернуть их на место. Затем, перевернувшись на живот, зверь пополз прочь, оставляя за собой широкий алый след. Сизые петли кишок лениво волочились за ним, собирая на себе травинки и хвою.

Виктору удалось вылезти из берлоги. Задыхаясь и хрипя, он встал на четвереньки. Усилием воли охотник заставил себя посмотреть на то, что осталось от его левой руки. Медведь сожрал ее до локтя, перед уцелевшим глазом подрагивала жалкая культя, локтевая и лучевая кости расщеплены, вокруг рваное мясо.

Тускнеющим взором он посмотрел на уползающего медведя. Он полз, оставляя когтями глубокие рытвины, а сверху с веток за ним наблюдали вороны, молчаливые, черные, как сажа, зрители. Птиц было так много, что ветки под их весом начали проседать.

– Стой, – прошептал Виктор. Он зажал окровавленный, дурно пахнущий нож в зубах и на карачках пополз за издыхающим животным.

Вороны все прибывали.

Москва, воскресенье, 13.02

Когда подул сильный ветер, Мария Николаевна вдруг спохватилась. Оглянулась по сторонам.

Где Артем?

– Свет, я тебе потом перезвоню, – торопливо сказала она, выключая телефон. Шаркая туфлями, она кинулась искать внука, ощущая, как где-то внутри ее что-то надорвалось, а сердце ухнуло куда-то вниз.

– Артем?!!

Над головой раздалось карканье. Старушка вздрогнула, инстинктивно пригнувшись. В нескольких метрах от нее на газонную ограду приземлился здоровенный ворон. Он склонил голову, будто оценивая замершую в испуге и растерянности женщину.

А в следующую секунду Мария Николаевна услышала звук, от которого у нее подкосились ноги – кричал Артем. Этот пронзительный, преисполненный болью и ужасом детский крик, казалось, разрывал каждую клетку ее старого тела, впитывался в каждую пору ее кожи. Мертвея от мысли о том, что случилось непоправимое, Мария Николаевна, задыхаясь, побежала к клеткам. Именно оттуда доносились страшные крики.

Иркутская область, Тайшетский район, воскресенье, 7.02

Каждый пройденный сантиметр отдавался зубодробильным звоном в черепной коробке Виктора. Он полз к медведю.

Лохмотья сорванной с головы кожи бахромой волочились по опавшей листве. Капли дождя больно впечатывались в обнаженную, трепещущую плоть.

Впереди высилась бугристая скала. По контуру волнами пробегала нервная дрожь. Медведь все еще был жив, и он хрипел, открывая и закрывая окровавленную пасть.

Смолин подобрался вплотную к зверю. Лег рядом с ним, уставившись в его тускнеющий взгляд. Глаза зверя стекленели.

– Теперь… мы квиты? – разлепил охотник ссохшиеся губы. – Ты…

Он поднял залитый кровью нож. Ему казалось, что он весил, как стокилограммовая штанга.

Медведь закрыл глаза. Из его глотки вырвался шелестящий звук, словно ветер прошелся по кронам деревьев, он вздрогнул, и шерсть на его холке мягко опустилась.

Таежный гигант был мертв.

Смолин тупо взирал на поверженного врага. Пальцы, обхватывающие нож, неохотно разжались.