Людоед

Аня улыбнулась. Миша развел руками. Илья вздохнул. Все вернулись в гостиную. Дети сели на диван. Миша разложил рисунки на столе. Все четыре. Четвертый рисунок был Мишин. Аня удивилась: когда он успел?

– Ну, что ж… Рисунки хорошие, – сказал Леонов тоном судьи. – Давайте начнем с тети Ани. Кого она нарисовала и почему именно его?

Аня взяла свой рисунок и посмотрела на шарик со ртом и глазами.

– Это Колобок, – сказала она и чуть не засмеялась. Сложившаяся ситуация напомнила ей эпизод из какого-то фильма об анонимных алкоголиках: представьтесь и расскажите, что вас привело к нам? – Это Колобок. Он символизирует… – И тут она поняла еще одну вещь: она не могла разговаривать с детьми. С убийцами, с подозреваемыми, свидетелями – пожалуйста, а вот с детьми – нет. Она посмотрела на детей, потом на Мишу. Они не сводили с нее глаз. Итак, что же символизирует вдруг оживший кусок запеченного теста? Ей вдруг расхотелось философствовать.

– Так что же он символизирует? – с улыбкой спросил Миша.

Аня почувствовала, что краснеет.

– Ну, вообще-то… В детстве я любила этот персонаж за то, что он румяный и красивый…

– И? – недоуменно вскидывая брови, Миша явно хотел что-то ей подсказать. Но что?

– И-и-и… – Аня не сразу поняла, чего от нее добивается Леонов. Но, глянув на детей, сообразила. – Дети, никогда не уходите от родителей без разрешения! Иначе, вас захотят съесть заяц, волк, медведь и…

– Лиса! – хором сказали дети.

* * *

– Значит, Колобок? Хе-хе!

Они уже сдали детей родителям и вышли во двор. Но Леонов все не унимался.

– А ты сам почему пугало нарисовал?

– Страшилу? Может, это прозвучит странно, но он меня пугал.

– Да ладно?! Трусишка.

– Еще какой. Но ты так и не ответила: почему Колобок?

– Господи! Его быстрее всего нарисовать и не опозориться. Кружок, два глаза, рот и нос – все просто.

– И умно. И это символизирует…

– Да ну тебя! – Аня в шутку стукнула Леонова перчаткой. – Перестань!

5

Игра с подвалом могла выйти боком. Не нравилось ему это. Другое дело – квартира многоэтажного дома. Стоя на улице, он все еще слышал горлопана. Не унимался, паскудник. Он не любил таких. Тварь верещала, что убьет всех, а кого не убьет, того заставит сожрать собственные яйца. Прижми его покрепче, и он готов будет вылизывать ботинки. Собственные и не снимая. Идея ему понравилась. С яйцами. Ботинки недостаточно унизят крикуна.

Он ухмыльнулся, кивнул своим мыслям и вошел в подъезд. Запахи его не тревожили. По крайней мере не так сильно, как крики этого п*дараса. А петушок вновь закукарекал.

Он поморщился и ступил на площадку с квартирой, из-за двери которой неслись вопли. Многократные «убью» раздражали припозднившегося гостя.

– Конечно, сегодня непременно кто-то умрет, – прошептал он. – Иначе зачем же столько раз кричать о смерти? – ухмыляясь, он толкнул дверь.

Не заперто. Как всегда у проституток и гомосеков. Что двери, что свои дырки под замком держать не умеют.

Не таясь, он прошел в спальню. Достал раскладной нож и открыл его. В спальне кто-то копошился: он заметил в проеме какое-то движение. Вошел в комнату и, не сбавляя темпа, направился к вскочившему с кровати голому мужчине.

– Чего ты здесь?.. – успел спросить голый, и лезвие перочинного ножа шесть раз вошло ему в живот. Раз за разом окисленный кусочек стали рвал новую дыру в человеческой плоти. А плоть молчала. Человек не понимал – за что.

Никто никогда не понимал – за что. Суки! Вы рождаетесь во грехе. Вот за что! А некоторые из вас идут дальше и становятся проститутками и п*дарасами.

Голый крякнул, но ни тело, на котором он только что копошился (гость видел только голую задницу в постели), ни крикун в кухне, казалось, этого не слышали. Десятисантиметровое лезвие вошло в горло упавшего горе-любовника. Кровь хлынула, как только он вынул лезвие. Голый как-то карикатурно сжался и затих. Тогда он перевел взгляд на голую задницу. Глаза успели привыкнуть к полумраку, и теперь голые ягодицы, и ту, кому они принадлежали, он видел отчетливо. Она спала. Шлюха спала, даже не чувствуя, что ее трахает этот пародийный гомик. На ягодицах расползлись лужицы слизи. Сперма стекала между ног. Он хотел ее убить прямо сейчас, но передумал. Крикун в кухне снова заорал: «Убью!»

Раз убью, два убью, потом никто и не поверит… Он считал, что языком молоть – чисто женская слабость, ну, или гомосятская. Мужчина слов на ветер не бросает. Если сказал: убью, – убивай.

Он вошел в кухню. Самый голосистый в этой квартире сидел с опущенной головой и что-то бубнил. Время от времени повышая голос именно на слове «убью». Он прошел в кухню и сел с другой стороны стола.

– Убью! – снова выкрикнул горлопан и поднял голову. Уткнулся мутным взглядом в «гостя», ухмыльнулся. Спросил: – Убью?

– Давай. Убей меня.

Положив на стол окровавленный нож, он подтолкнул его вперед. Кровавый след, словно лыжня, последовал за ножом.