Людоед, который объелся

Она бросила на него обеспокоенный взгляд.

– Не знаю, Джонни, не знаю… Все это слишком быстро.

Его сердце сильно забилось. Смысл ее слов был достаточно ясен.

– Я не уверена в своих чувствах, Джонни, – продолжала она. – С тех пор как я потеряла вторую половину долларовой бумажки, я дружила только с теми, кто нуждался в поддержке. Вы нуждались во мне, Джонни, и мне легко было прийти вам на помощь. Но…

– Элисон!..

– Я отказалась от мысли о чем-либо другом. И вдруг, среди всей этой чудовищной свистопляски, ловлю себя на том, что мне этого до боли не хватает. Я убеждаю себя: это все потому, что мне так тоскливо без Билла. Но почему теперь, после четырех лет? Я стараюсь вспомнить, как он выглядит, – и он выглядит как вы!

– Элисон! – Он хотел взять ее за руку, но она мягко его отстранила.

– Пожалуйста, Джонни! Когда я говорила, что мы будем сидеть на балконе и держаться за руки, я была вашим другом, не более! Так просто, милый пустяк. Но сейчас все не так, и это меня мучает. Пусть все будет, как было, пока я не узнаю вас, Джонни! Ведь я знаю вас только в экстремальной ситуации. Надо признать, что тут вы смотритесь. А каков вы за завтраком? Как вы обсуждаете с женой домашние проблемы, учите вести машину? Каков вы в обычной, нормальной жизни?

– Вы читаете газеты? – серьезно спросил он. – Можно ли в наше время жить не в экстремальной ситуации? Я смотрел на вас, когда вы шли ко мне, и говорил себе: вот если бы я мог проводить с ней каждый день! И я думаю, что делал бы это отлично, Элисон!

Официант принес мартини.

– Все же подождем немного, Джонни, – тихо сказала она. – Ну, пожалуйста!..

– Конечно, мне этого не хочется. Но, дорогая Элисон…

– За нас, Джонни! Что бы ни было – за нас!

Пьер Шамбрен сидел в своем кабинете на четвертом этаже. Перед ним дымилась чашечка кофе. Его стол был завален скопившимися за день бумагами – заказами, которые надо подписать, отчетами руководителей отделов, которые нужно прочитать и утвердить, деловой корреспонденцией, находившейся в его ведении. Тут же лежал составленный Амато подробный план субботнего званого вечера.

Шамбрен не прикоснулся ни к одной из бумаг. Он подошел к окну, держа в руках чашечку с кофе, и устремил взгляд в черноту Центрального парка, пронизанную тут и там огоньками уличных фонарей. Безграничный гнев вскипал в душе этого человека.

Безупречный порядок его мира распался по милости Обри Муна. Шамбрен воспринял это как личный вызов. Большую часть своей деловой жизни он противоборствовал власти денег. Он научился особым приемам этой борьбы – обаянию, невозмутимости, совершенному знанию каждой детали предпринимаемой операции, непрерывному изучению человеческих причуд. Тайная разведывательная служба снабжала его информацией, которую он мог использовать, чтобы повернуть ход вещей в нужное ему русло. Но в состязании с Муном этих приемов оказалось недостаточно. Его разведка не дала ему одного, самого важного, ключа – кого Мун собирается убить. Чтобы ответить на этот вопрос, нужно знать, почему Мун приложил столько стараний, чтобы так обставить это убийство?..

«Что же могло повредить Муну?» – спрашивал себя Шамбрен. Жизнь Великого Человека, несомненно, была полна историй, подобных истории Мак-Айвера. Однако разглашение таких историй нисколько не волновало его. Репутация Муна была построена именно на легенде о его садизме. Может быть, он совершил совсем иное преступление, которое кто-то теперь хочет разоблачить? Но если так, почему этот человек медлит? Едва ли его можно было бы подкупить…

Ответ нужно искать в самой извращенной личности Обри Муна. В чем его самая большая слабость? В непомерном тщеславии. Жажда всегда быть в лучах прожектора. Неважно, что высветит этот прожектор, лишь бы оставаться на сцене, в центре внимания, купаться в лучах славы! Он потратил двенадцать лет, преследуя семью Мак-Айверов только потому, что его тщеславие пострадало, когда Уоррен Мак-Айвер публично обвинил его в трусости. Даже сравнительно небольшая рана, нанесенная его тщеславию, может превратить Муна в опасного врага…

Шамбрен вернулся к столу, поставил пустую чашку и криво усмехнулся. Причина могла быть настолько нелепой, что никто не смог бы о ней догадаться! Марго Стюарт, например, вполне могла быть убита за намерение рассказать о том, что у Великого Человека на груди нет волос. Или что вся его болтовня насчет женщин – сплошной обман. Но что является причиной в данном случае? То, что знала о Муне Марго Стюарт, едва ли существенно, иначе ее убийство не было бы совершено столь небрежно. Конечно, и то немногое, что она знала, могло бы навести на след, но не она была главной мишенью. В противном случае это убийство было бы подготовлено более тщательно…

Шамбрен сел за стол и сдвинул в сторону груду бумаг. Он собрал утренние газеты и начал по второму разу читать все то, что было написано о Муне. Г де-го здесь был ключ, намек, указующий знак. Он снял трубку и попросил соединить его с пентхаусом «М». Телефон был занят.

– Занято уже давно, мистер Шамбрен! Мистер Сторм диктует своему синдикату завтрашнюю колонку.