Людовик и Елизавета

Обескураженный неудачей, постигшей его на первых же шагах петербургской деятельности, Ванька закатился в кабак и жестоко пропьянствовал там чуть не до утра. Но на следующий день все-таки пришлось идти с докладом к Кривому…

Каин ждал насмешек, упреков, но Семен, казавшийся в этот день необыкновенно озабоченным, принял известие об исчезновении преследуемого совершенно спокойно.

— Сегодня мне некогда с тобой говорить, — сказал он, подумав немного. — У нас случились большие перемены, и хлопот у меня полон рот. То, что ты рассказал, наводит меня на мысль… Но об этом потом, теперь некогда. Пока прощай, приходи дня через три, у меня для тебя будет кое-что приятное: сразу, брат, сможешь барином стать!

Ванька стал уходить, рассыпаясь в выражениях благодарности.

Однако Кривой вернул его от порога.

— Да, кстати! — сказал он. — Твоя Милитриса Кирбитьевна готова: "владей, Фаддей, своей кривой Маланьей!"

— Как готова? — с испугом крикнул Ванька. — Да уж не очень ли отделали ее твои молодцы?

— И пальцем даже не тронули, — улыбнулся Кривой. — Я просто заставил ее посидеть да посмотреть, как других пытали. Теперь вот что: есть у тебя поп, который вас без дальних слов окрутит?

— Нет, ведь я в Питере — человек новый…

— Ну, так вот тебе записка к отцу Василию на Выборгскую у Сампсония. Сходи к нему сейчас же, сговорись, да и бери свою Алену прямо к венцу — иначе я ее не выпущу. Жена на мужа доносить не пойдет…

— Да согласится ли еще она? — спросил Ванька, который на первых порах никак не мог освоиться с нежданной радостью.

— Не беспокойся! — с тонкой улыбкой ответил Кривой, — чтобы отсюда выйти, твоя красавица даже за самого черта лысого замуж выйдет, а ты, хоть и немногим, да все же лучше черта… Ну, ступай, ступай, нечего время зря терять!

Кривой был прав. Когда Ванька, слетав на Выборгскую и столковавшись с попом, вернулся обратно к Кривому, его провели в маленькую комнату, где содержалась Алена. Увидев входившего Ваньку, Трифонова чуть ума не лишилась от радости и с воем кинулась ему на шею: после виденных ею ужасов бедной женщине действительно было слаще выйти замуж хоть за черта, только бы не оставаться в этой мучительной неизвестности среди вечных стонов, хруста ломаемых костей, свиста плетей и рыданий, доносившихся из пыточной камеры. Таким образом Ванька Каин стал обладателем желанного тела и еще более желанного капитала Алены.

Неделя медового месяца пролетела для новобрачного быстро и упоительно. Алена была покорна, покладиста и, казалось, спешила ловить на лету малейшее желание мужа. Но по мере того, как душа молодой женщины отходила от ужаса виденного и того, что могло ожидать ее, в ней медленно, но упорно стала нарастать какая-то двойственная работа. Алена понимала, что достаточно было желания Ваньки — и она очутилась на пороге к мучительной смерти, что достаточно было одного знака его руки — и все ужасы пролетели мимо, словно тяжелый сон. Это внушало ей священный трепет к мужу, уважение, преклонение, почти обожание, в котором явно нарастала непреодолимая ненависть. Так, ненавидя обожать должен был бы легендарный Фауст дьявола, во власть которого он волей судеб попал душой и телом.

Женщины инстинктивно хитры, инстинктивно дипломатичны. Алена открыто показывала свое уважение к мужу, но нараставшую ненависть прятала глубоко и искусно. И Ванька радостно потирал руки, благодаря судьбу за доставшийся ему клад.

Но восторги первой недели любви не заставили молодожена потерять голову и забыть о деле, а потому в назначенные день и час он в точности и аккурате явился к поджидавшему его Кривому.

— А, молодожен! — весело приветствовал сообщника Семен. — Ну что, блаженствуешь?

— Да, уж так я тебе, Семен Никанорович, благодарен, что и сказать не могу! — отвергал Ванька.

— Ну, ну, это тебе от меня маленький задаточек за службу, которой я от тебя ожидаю. Только вот что, брат: ежели у тебя брачный хмель все еще из головы не вышел, то лучше ступай еще на недельку к жене, а то у меня дела серьезные, и к ним надо с полным вниманием относиться!

— Да что ты, Семен Никанорович? — даже обиделся Ванька, — разве я не знаю? Делу время, потехе час!

— Тогда садись да слушай! Прежде всего должен тебя предупредить, что все мною сказанное должно почитаться великой тайной. Ты меня знаешь и обо мне слышал: не такой я человек, чтобы пускать слова на ветер. Если ты только подумаешь нарушить мой запрет и если у тебя хоть в мыслях промелькнет предательство — тут тебе и конец!

— Да что это тебе в голову пришло, Семен Никанорович?