Людовик XI. Ремесло короля

Несколько лет спустя Людовик XI находился в Туре, чтобы председательствовать на Генеральных штатах. Он показывался на улицах города подолгу, стараясь произвести впечатление человека, поглощенного делами и мыслями об экономии; его стража «в торжестве и великолепии ехала на лошадях в богатой сбруе, а сзади следовали много принцев и сеньоров в пышных и богатых одеждах». Он отправился ночевать в замок, а не к какому-нибудь горожанину. Собрания проходили в зале дворца архиепископа, «большом, богатом, убранном коврами»; место короля находилось под синим пологом с королевскими лилиями, на высоком помосте, куда вели пять-шесть ступенек. Справа и слева от него помещались только кардинал-епископ Эвре и Рене Анжуйский, король Сицилии и Иерусалима. Предстоятели Церкви сидели на скамье на две ступени ниже, а совсем внизу помещались высшие королевские чиновники, графы и сеньоры, представители городов. В протоколах заседаний, составленных очень тщательно, чтобы показать, что все было как следует продумано, говорится, что на высокой скамье напротив церковных пэров, по другую руку от короля, «не было ни одного светского пэра». Нельзя было сажать на почетное место принцев, подозреваемых в сочувствии Карлу Гиеньскому, сторонников того, чтобы доверить ему правление Нормандией. Эти штаты отражали четко выраженную политическую позицию, король председательствовал на них во всем блеске своего могущества, верные ему люди занимали подобающие им места, все церемониалы соблюдались.

Людовик умел поставить каждого на свое место и воздать ему положенные почести. Он вовсе не ратовал за общественный порядок и этикет, который попирал бы права крови и первородства. 19 ноября 1467 года он торжественно объявил, что Франсуа де Лаваль должен пользоваться теми же прерогативами, что и графы д'Арманьяк, де Фуа и де Вандом, и что «в нашем большом совете, в нашем парламенте и в посольствах» его место впереди канцлера Франции «и всех прелатов нашего королевства». Часто он приказывал жителям того или иного города оказать достойный прием тому или иному принцу или вельможе, проезжающему мимо или останавливающемуся на несколько дней. Маргарита Савойская, тетка королевы Шарлотты, отправлявшаяся в паломничество в Сантьяго-де-Компостела, остановилась в сентябре 1466 года в Амбуазе. Городские советники решили отвести ей для ночлега особняк Жана Буржуа, разместить ее женскую свиту в другом особняке, а ее слуг и пятьдесят шесть лошадей — на улице Бушри. Королевский дворецкий заверил счет в несколько сотен ливров, выставленный для возмещения расходов.

Сам король, вне всякого сомнения, умел проявить щедрость и тратить без счета. В наших книгах и даже учебниках много говорится о пиршествах и приемах при бургундском дворе в противовес якобы блеклой, лишенной всякого блеска жизни при французском дворе той же эпохи. Те же авторы никогда не забывают упомянуть о «празднествах эпохи Возрождения», а в политическом плане — о знаменитом Золотом шатре, раскинутом в июне 1520 года для встречи Франциска I с английским королем Генрихом VIII. Разумеется, ведь это эпоха Возрождения, время блеска! Зато ни слова не сказано о короле Людовике, который полувеком раньше, в июне 1467 года, устроил в Руане поистине роскошный прием графу Уорвику, выехав ему навстречу с боль-шой свитой из вельмож и дам и не поскупившись на такое великолепие, что все очевидцы были просто поражены. В ноябре 1470 года Маргарита Анжуйская, супруга английского короля Генриха VI, вступила в Париж вместе со своим сыном, принцем Уэльским. «От имени короля» ее сопровождали графы д'Э, де Вандом, де Дюнуа и «другие благородные сеньоры»; «по особому распоряжению короля» ее встречали епископ Парижский, Университет, палаты Парламента, парижский прево, купеческий старшина и эшевены, купцы, мещане, крестьяне и городские чиновники, «в большом количестве и в праздничных одеждах». Она въехала в город через ворота Сен-Жак, и все улицы, по которым она проезжала, были затянуты красивыми гобеленами до самого дворца, отведенного для ее проживания, который тоже был богато украшен.

Этот король, которого считают врагом церемоний и всякой помпы, был единственным со времен Иоанна Доброго и ордена Звезды, кто основал рыцарский орден — орден Святого Михаила. Это произошло в 1469 году, когда он вернулся из Перонна и Льежа и хотел собрать вокруг себя всех облеченных ответственностью людей в своем королевстве, способных его поддержать. Его брат, Карл Гиеньский, и Рене Анжуйский оказались в числе первых рыцарей. Выбор святого покровителя был неслучаен: во все время английской оккупации нормандцы плотными рядами отправлялись в паломничество на Мон-Сен-Мишель (гору Святого Михаила), тем самым заявляя о своей верности королю Франции. Когда Карл VII начал поход на Руан (1449), толпы народа в Париже и многих других городах королевства устраивали крестные ходы, моля святого Михаила даровать ему победу.