Людовик XIV

Знаменитое французское «декрещендо» «Вера, Закон, Король» не должно подвергаться никаким изменениям. Оно означает, что естественный закон, а также основные законы возвышаются над королем. Если король нарушает неписаные законы, служащие правилами для монархии, он нарушает уложение королевства и освобождает своих подданных от их долга повиноваться. Как Людовик XIV мог смело поставить себя в подобное положение, монарх, который так хорошо знал государственное право и улучшил его преподавание в университете? Монарх, который столько раз преклонялся перед мнением своих министров? Монарх, который всегда советовался с компетентными людьми, стараясь не навязывать во что бы то ни стало свои идеи или свои чувства? На этот вопрос можно дать много ответов. 4 мая, после смерти герцогов Алансонского, Бургундского и Монсеньора, скончался герцог Беррийский. Мадам де Ментенон обожает герцога дю Мена (или делает вид, что обожает, что, в сущности, одно и то же). Людовик XIV также любит этого принца. Принцы Конде и Конти его мало интересуют. Его племянник, герцог Орлеанский, его беспокоит: он слывет лентяем, дебоширом и даже вольнодумцем — в философском понимании этого слова; он навлек на себя странные подозрения во время войны за испанское наследство, не говоря уже о том, что теперь нашептывают в кулуарах. В Людовике говорили скорее чувства, чем разум. А кто скажет, какова была доля чувства в антипротестантской и антиавгустинской политике того же самого короля? На все это наслаивается горделивая идея о превосходстве своего собственного потомства — даже незаконного, незаконнорожденного, — у которого больше королевской крови, чем у потомков принцев Орлеанских или Конде. Не будем также сбрасывать со счетов, что старение оказывает свое влияние. Но мы думаем, что старый король, безусловно, более прозорлив, чем кажется. Как и его воспитателю Мазарини, королю случалось, и не раз, особенно в иностранной политике, держать про запас два варианта. И здесь он может удовлетворить законнорожденных, успокоить маркизу и духовника, дать почувствовать свою власть Конде и Конти, сделать предупреждение герцогу Орлеанскому, постараться выиграть время и попытаться направить политику регентства.

Разве он не знает, что угодливый парламент отменил поочередно завещания его предка Генриха IV, а затем и его отца Людовика XIII? Как могло случиться, что у него, четырнадцатого по счету Людовика, исчезают после такого долгого и авторитарного правления все наследники и остается один-единственный, да еще в таком несмышленом возрасте? Такие мысли одолевают политика, одолевают старика: проблемы завтрашнего дня решать другим. На языке христианской морали, слегка перефразированной, это означает: я принял меры по спасению своей души для мира иного, а Господь пусть заботится о моих ближних и покровительствует Франции! А пока Людовик объявляет своих двух незаконнорожденных сыновей возможными наследниками (эдикт от июля 1714 года) и дает им титул принцев крови (декларация от 23 мая 1715 года), вводит их в совет, который предусматривается для периода Регентства (завещание от 2 августа 1714 года). Это последнее решение не выходит за обычные рамки королевских прав. Два других нарушают законы королевства.

Закон о наследовании, который указывает короля по праву, является действительно почитаемым, соответствует своду постановлений обычного права и неприкосновенен. Он собирает воедино несколько неоспоримых принципов: принцип наследования, принцип первородства, принцип наследования по мужской и по боковой линии, принцип невозможности использования короны по личному усмотрению монарха, принцип преемственности; наконец, принцип, которому непременно нужно следовать: принцип принадлежности к католической религии^{120}. Невозможность использования по личному усмотрению монарха короны Франции — это благородный обычай, о котором Людовику XIV было известно. В 1667 году в своем «Трактате о правах королевы», обосновывающем знаменитое право наследования по старшинству, этот монарх подписал следующий текст, в котором не было и тени двусмысленности: «Основной закон государства устанавливает взаимную и вечную связь между монархом и его потомками, с одной стороны, и подданными и их потомками — с другой, путем своего рода контракта, который предназначает монарху управлять, а народам — повиноваться. Ни одна из сторон не может сама по себе и по своему личному усмотрению освободиться от столь торжественно принятого обязательства, по которому они обязывались помогать друг другу и взаимно сотрудничать»^{144}. Король, следовательно, не имеет права располагать короной по своему личному усмотрению. Издавая эдикт в июле 1714 года, по которому могли бы быть призваны «к наследованию короны герцог дю Мен и граф Тулузский и их потомки по мужской линии в случае отсутствия принцев крови»^{201}, Людовик XIV 1714 года вступает в противоречие с честным и весьма компетентным юристом — Людовиком XIV 1667 года.