Людовик XIV

Положения того же самого июльского эдикта нарушают также и принцип католицизма. По этому принципу «наследник должен быть рожден от брака, канонически безупречного»^{120}. А ведь Людовик не был никогда женат на Атенаис де Рошешуар. Более того, в тот момент, когда родились герцог дю Мен и граф Тулузский, единственным канонически безупречным браком, к которому можно было отнести эти адюльтерные роды, был брак, связывающий перед Богом господина и госпожу де Монтеспан. И тем не менее парламент зарегистрировал совершенно незаконный эдикт. Конечно, Мадам Елизавета-Шарлотта отмечала, что уже существует довольно прочная связь между первой и второй семьей Его Величества и создается видимость, что они одна-единственная семья. Можно полагать, что подданные короля, привыкшие восхищаться и повиноваться, интересовались основными законами как прошлогодним снегом, таков был легкомысленный вывод Эрнеста Лависса. Но нельзя себе представить, чтобы 50 000 профессиональных юристов, судьи всех судов, 80 докладчиков в Государственном совете, 30 государственных советников и 6 министров не заметили нарушения, допускаемого этим королевским актом. А что говорить о декларации от 23 мая 1715 года? Она противоречит поговорке «Принцем крови рождаются, а не становятся». Сен-Симон будет неправ, когда будет сопровождать свои высказывания о «незаконнорожденных» только ругательными словами. Но он будет абсолютно прав, когда будет возмущаться таким нарушением французских законов.

Завещание короля также не выдерживало критики. Вуазен, новый канцлер, помог провести его в жизнь в тот же самый июль месяц 1714 года, который ознаменовал собой благородный уход Поншартрена. В воскресенье, 29-го, первый президент де Мем и генеральный прокурор д'Агессо были вызваны утром в Марли «по поводу чрезвычайно важного дела»^{26}. Король поручил им добиться безоговорочной регистрации июльского эдикта; регистрация состоялась 2 августа, когда герцог дю Мен и граф Тулузский были приняты в парламенте со всеми почестями, оказываемыми принцам крови (еще до того, как им был пожалован этот титул), в присутствии герцога Бурбонского и принца де Конти, которые проглотили, не колеблясь, эту горькую пилюлю. Есть основания думать, что Людовик XIV также говорил с ними о завещании. Это тайное завещание, написанное целиком рукой завещателя, «спрятанное за семью печатями», будет спустя три недели доверено той же самой высокой административно-судебной власти и представлено «в канцелярию парламента, заложено в нишу каменной стены, закрытую железной дверью и огороженную железной решеткой, чтобы невозможно было к ней подойти. Дверь ниши будет закрыта на три разных замка; ключ от первого замка будет иметь первый президент, ключ от второго замка будет у генерального прокурора, ключ от третьего замка хранится у первого секретаря парламента»^{26}. В то же самое время был сдан на хранение еще один государственный эдикт, датированный августом 1714 года, написанный в Версале. В нем говорилось, что король в завещании предусмотрел организацию будущего регентства на время малолетства его правнука и заранее подобрал регентский совет. «Мы считаем тем не менее, исходя из добрых и правильных соображений, что не стоит придавать гласности преждевременно выбор тех лиц, которых мы считаем способными выполнять столь высокие и важные обязанности»^{26}.

Помимо всего прочего это завещание, хранимое в большой тайне, но которое многие современники могли почти полностью восстановить, приложив самую малость ума и использовав довольно полную информацию, идущую от придворных, подтверждало июльский эдикт. «Мы хотим, чтобы положения, содержащиеся в нашем эдикте от июля месяца этого года, в пользу герцога дю Мена и графа Тулузского были выполнены во всем объеме во все времена и чтобы никогда не было нарушено то, о чем мы заявили, такова наша воля»^{144}. Регентский совет, который был предусмотрен, должен был включать герцога Орлеанского в качестве главы совета, а также герцога Бурбонского (по достижении им совершеннолетия), герцога дю Мена, графа Тулузского, канцлера, главу королевского совета финансов, государственных секретарей, генерального контролера, наконец, маршалов де Вильруа, д'Аркура, д'Юкселля, де Виллара и де Таллара. Дю Мен должен был следить «за безопасностью, охраной и воспитанием» молодого короля, а как только наступит день смерти завещателя, военное ведомство должно полностью перейти в подчинение к герцогу. Все дела должны будут решаться в совете «большинством голосов», а герцог Орлеанский будет иметь, в случае раздела мнений, право решающего голоса.

Теоретически все меры предосторожности были приняты, чтобы ограничить и контролировать поле деятельности, отведенное Филиппу Орлеанскому. На деле этот текст очень похож на текст завещания Людовика XIII, которое так же сковало действия Анны Австрийской регентским советом, о чем автор сего завещания не мог не подумать. Это подтверждает мысль, что у короля не было никаких иллюзий относительно будущего своих прожектов.