Людовик XIV, или Комедия жизни

— О, конечно, оно так и будет, ваше высочество. Я и за братом стану смотреть, чтобы он всегда поступал, как угодно вашему высочеству.

Конти благосклонно погладил мальчика по голове:

— Такой понятливый мальчик, как ты, сын храброго дворянина, сумеешь проложить себе дорогу. А теперь слушай!

Вот ключ. Поди в мою спальню, там найдешь ты подле оружейного шкафа потайную дверь, отвори ее. В покоях, куда она поведет тебя, ты встретишь даму, которой вежливо доложишь обо мне. Постой еще. С нынешнего дня этой даме будет прислуживать Марсан, понимаешь? Ты же, Лорен, останешься пока при мне. Там же ты увидишь священника, который будет преподавать вам науки. Затем все, что будет говориться или делаться в этих комнатах, вас больше не касается. Теперь доложи обо мне!

Конти встал. Лорен побежал с ключом, а Марсан за ним.

Госпожа Кальвимон, как вполне расчетливая дама, приняла принца в полном вооружении и совершенно готовая к сражению. Она уложила все, а блестящие подарки и письма, когда-то полученные ею от принца, лежали в порядке на столе, сама же приняла вид грустной покорности, который так идет женщинам.

— Доброе утро, моя дорогая, — сказал Конти с некоторым замешательством. — Очень сожалею, что не зависящие от меня обстоятельства помешали мне вчера же принять вас. — Он поцеловал ее руку. — Я знаю, Флоранс, вы слишком умны, чтобы не понять особенностей моего положения.

Он посмотрел с удивлением вокруг:

— Что это? Вы хотите ехать!

— По крайней мере оставить этот дом, ваше королевское высочество. В присутствии этих мальчиков увольте меня от объяснений.

— Это мои пажи. Впрочем, ступайте оба на мою половину и запри дверь, Лорен.

Пока удалялись мальчики, аббат Даниель выступил с противоположной стороны и поклонился. Конти коротко кивнул в ответ: он был очень взволнован.

— Почему вы хотите оставить этот дом и меня, Флоранс?

— Вы, как честный человек, не будете опровергать, монсеньор, что ваше прежнее чувство ко мне теперь охладело.

Вы женились, и женились на племяннице Мазарини, которому теперь обязаны всем — честью, властью, даже, может быть, жизнью; Марианна Мартиноци — красавица, это знает весь свет! Я не хочу вступать с такой противницей в мучительно долгую борьбу, которая во всяком случае кончится моим поражением, а может быть, и заставит вас меня ненавидеть. Конечно, я жертвовала вам своим спокойствием, я была вам верным товарищем в битвах и опасностях, делила с вами последние крохи хлеба и тяжелые испытания, но что из этого! Мещанка Кальвимон могла быть подругой в радости и горе народному начальнику, но гордому принцу, племяннику кардинала, человеку, близкому к престолу, она уже больше не нужна. Позвольте мне, ваше высочество, удалиться из Пезенаса и оставить тут все то, что может напомнить нам друг о друге. Вполне рассчитываю, что ваше великодушие не допустит, чтобы я впала в нужду и бесчестие!

— Но как вы могли прийти к такому безрассудному решению? Что дает вам повод думать, будто я вас больше не люблю, будто я ставлю свою супругу выше вас? Мое письмо недостаточно ли сказало вам о моем несчастии? Почему вы хотите еще эту обиду прибавить ко всем моим горестям?

— Вы, может быть, еще не настолько любите принцессу, чтобы решиться оттолкнуть меня, но я не хочу выжидать этой минуты. Когда-нибудь вы полюбите ее, да уже и теперь вы ее любите: не будь этого, вы бы, конечно, не закрыли бы передо мной свою дверь после недельного отсутствия! Вам бы не было совестно явиться рядом со мной перед лангедокским дворянством, как бывало прежде, вы не стеснялись вместе со мной объезжать войска. Я хочу облегчить вам этот шаг. Когда меня не будет, — она обратила к нему свой влажный, голубиный взор, — вы скоро меня забудете.

— Весь свет, кажется, в заговоре против меня! — вне себя воскликнул принц. — К черту все это величие, которое дает мне только одно горе и страдание! Да или нет, любите ли вы еще меня, Флоранс? Отвечайте по совести!

— Если вся моя жизнь не дала еще вам ответа на этот вопрос, Арман, так знайте, что наша разлука будет, может быть, смертью для меня!.. Ведь это не первая жертва, которая принесется всепоглощающему кардиналу.

— Клянусь вам, милая Флоранс, пока чувство еще живет во мне, моя любовь неизменно будет принадлежать вам.

Вы будете моей единственной радостью. Никогда не оставляйте Пезенаса и распоряжайтесь мною так, как будто я никогда и не видел мазаринского дома. Желаете вы этого?!!

— Если только вам не тяжело будет переносить тиранию моей любви! — засмеялась она, прислонившись головой к его плечу.

— Никогда, о, никогда! Если бы Мазарини даже золотыми цепями приковал меня к себе, то и тогда мое сердце не будет в его власти! — Он обнял ее в сильнейшем волнении. — Но я должен попросить у вас одну вещь. Это маленький медальон с моим портретом, я, — он покраснел, — обещал его одному приятелю в Париже.

— Приятелю или приятельнице, монсеньор? Это единственный ваш подарок, который я бы не отдала при расставании.