Людовик XIV, король-артист

Уже на протяжении трех столетий удивляются расположению и плану Большого Трианона: для чего два крыла разделены ажурной галереей? Зачем это длинное здание, которое совершенно асимметричным образом выступает в сторону сада?

Именно здесь мы, быть может, сумеем понять характер отношений Короля-Солнца с тем, что называют «зодчеством» и, в целом, с искусством. Что такое Трианон в 1687 году, когда, совершенно внезапно, король решает его перестроить? По всей видимости, это место и здание, которое всегда было ему дорого и с годами становилось еще дороже. Это место отдыха и покоя, куда он любит приезжать, где этикет делается менее тягостным и где текут мирные беседы с мадам де Ментенон (приветливой, любезной и веселой, не в обиду злословящим будь сказано) пятидесятилетного короля, который во времена своей молодости проводил «послеполудни» с нежной Лавальер в маленьком версальском дворце. В 1664 году Версаль был местом его загородного отдыха, тогда как резиденциями служили Лувр или Сен-Жермен. Теперь, когда резиденция находится в Версале, Трианон играет ту же роль сельского дома. У короля здесь свои особенные пристрастия: цветы, прогулки. Чего ему хочется? Ничего другого. Трианона большего, более красивого, более благородного. Мрамора вместо легкого «барокко» синего фаянса. Но только пусть ничего не меняют! Строительство нового Трианона есть не что иное, как копирование структуры старого настолько, насколько это возможно. Первый проект показывает то, что к июлю 1687 года смогли придумать за несколько недель. Соединяют между собой пять павильонов, прежде разделенных, ищут более благородные формы; и это все. У Фарфорового Трианона были сланцевые кровли? В новом и не помышляют делать других. Король обращает на это внимание, когда крышу уже соорудили — слишком тяжелую, придающую сельскому домику громоздкий вид. Пусть ее разберут! Пусть поставят итальянскую балюстраду не из тоннерского камня, а из камня Сен-Лэ! Зачем здесь павильон в конце галереи, в правом углу со стороны сада? Да потому что на этом месте был раньше Павильон Ароматов! А эта длинная асимметричная галерея, которую мы сегодня зовем Галереей Котелля? Она просто-напросто сменила решетчатый свод, который вел к Павильону Ароматов, и она тоже, в свою очередь, сводчатая. Остается перистиль, отделяющий двор от сада в том месте, где находился главный павильон Фарфорового Трианона. Зачем эта пустота на месте заполненного пространства? Разумеется, вначале оно было застекленным, скорее салон, чем ажурная галерея.

Итак, Людовик XIV, распоряжаясь работами в Трианоне ведет себя как человек, привязанный к зданию, которое он лишь преобразует, если вообще не копирует. Это не архитектор, это владелец, который хочет привести в порядок, украсить, усовершенствовать дом, который любит. И так как он его любит, его бесконечно сдерживают в его замыслах воспоминания, верность или просто привычка. Таков Людовик XIV — архитектор: скрупулезно вникающий в мельчайшие детали, он столь упрям, что не только доходит до конца в том, чего хочет, но и других заставляет поверить, будто конструкция целого есть плод долго вынашиваемых планов, тогда как она есть результат интуитивных прозрений, внезапных побуждений, серии «подчисток», как говорят живописцы.

Все идет в точности так, как и в большом дворце: вот почему поворот к Трианону позволяет нам, благодаря более точным документам, четче уяснить себе, как рождался дворец.

Версаль (III)

А теперь вернемся на пятнадцать лет назад, в 1669 год, когда строительство Версаля подошло к отчетливому рубежу. Мы обнаружим, что ход событий подобен описанному нами по документам, в которых речь шла о Трианоне. В данный момент задача, по словам Перро, в том, чтобы расширить дворец, к которому король привязан. «Людовик XIV совершил несколько прогулок [нужно понимать: несколько выездов] в Версаль, украсив его картинами, чтобы сделать его более приятным и придать ему все мыслимое совершенство. Едва это было закончено и господин Кольбер был рад, что теперь он может наведываться сюда лишь два-три раза в год, с инспекциями на предмет ремонта, король принял решение прибавить несколько зданий, чтобы там можно было удобно разместиться вместе с советом в течение нескольких дней».

Неужели все надо сносить? Разумеется, нет: король испытывает к «маленькому дворцу» чувства, очень похожие на те, что привязывают его к Фарфоровому Трианону. «Начали, — продолжает Перро, — с нескольких зданий, которые, будучи наполовину построенными, не понравились и сразу же были снесены». Импровизируют, как с Трианоном. Людовик XIV воспринимал архитектуру только в реальном масштабе. Крыши Трианона на бумаге не казались ему несоразмерными — но показались такими, когда он увидел их воочию. И только тогда

он принял решение и приказал, чтобы их разобрали. То же самое здесь: то строят, то ломают.