Людовик XIV, король-артист

Двор, где вздыхают по-французски и по-итальянски? Непобедимый герой, который будет властвовать над сердцем и страной прекрасной принцессы? Как не увидеть в этом балете зеркало, в котором отражается французский двор, поскольку танцуют на сцене король, герцоги де Гиз, де Жанлис, де Виллеруа, де Ришелье, графы де Гиш, де Сент-Эньян и некоторые другие, всего восемнадцать человек. Куда целит этот гимн галантной любви? Послушаем, что поет певица, изображающая певицу при дворе Альсидианы:

Закон сей чтить изволь!
Ведь бог и сам король
Принять его повинны.
И нет такой причины,
Чтоб жить — и не любить.
Но чтоб счастливым стать, любимым надо быть.

Придворный балет

Чтобы понять претензии этого спектакля и то значение, которое придало ему участие в нем молодого короля, нужно, прежде чем пойти дальше, попытаться раскрыть суть жанра, который Франция любила до середины 1670-х и который воспринимала очень серьезно, даже если речь шла о буффонном балете или маскараде. В более широком смысле, что представляет собой танец в обществе этого времени? Книги по истории ничего об этом не говорят. Но умаляет ли это значимость темы?

Если нам так трудно сегодня вообразить себе, чем мог быть придворный балет, какое место занимал он в искусстве и, более того, в общественной жизни своего времени, это оттого, что способ бытования танца, наши представления о нем и наши с ним отношения глубоко изменились за три прошедших века, и мы увидим, что Людовик XIV лично несет ответственность за эту перемену.

Для нас танец может означать лишь одно из двух. Либо он — развлечение, которому предаются в кругу друзей, предпочтительно субботним вечером, без каких-либо претензий на то, чтобы придавать этому занятию малейшую «культурную» ценность. Либо, напротив, он — искусство, оставляемое, следовательно, на долю профессионалов, которые посвящают ему всю жизнь и которые приучают свои тела к тому, на что обычные люди, как мы с вами, не могут даже надеяться претендовать. Ни в том, ни в другом случае танец не имеет характера ритуала (религиозного или общественного), который он сохраняет на Востоке, в Африке и который он имел у греков или египтян. Во франции в XVII веке танец был всем сразу: развлечением, искусством, ритуалом.

Сперва нужно подчеркнуть, что он бытовал, иногда в весьма виртуозной манере, во всех слоях общества. В наши дни то же самое (но долго ли это будет продолжаться?) можно наблюдать только у явайцев или балийцев. В их музыкальной и хореографической практике, которую они с утонченным искусством демонстрируют при дворе Раджи, в Йогьякарте или Темпаксиринге, мы встречаем то же, что в XVII веке все слои общества находили для себя, упражняясь в танцах. Мадам де Севинье (всегда верный свидетель) среди разнообразия своих писем рисует знаменательную картину народных танцев в Бретани или в Виши, где она присутствует.

Рошер, 5 августа 1671:

«...Танцуют чудесные пасспье и менуэты таким образом, что наши прекраснейшие танцоры не могли бы танцевать лучше: они выполняют цыганские и нижнебретонские па с очаровательной утонченностью и точностью... По сравнению с ними скрипки и пасспье при Дворе терзают сердце; это что-то необыкновенное; они делают сотни различных па, но каданс всегда короткий и точный...»

Виши, 8 июня 1676:

«Все мое неудовольствие оттого, что вы не видите, как танцуют бурре в этой области; это поистине достойно удивления; у крестьян, у крестьянок слух более точен, чем ваш, легкость, настроение — в конце концов я просто потеряла от этого рассудок. Я посвящаю все вечера скрипке с баскским барабаном, которые стоят мне четыре сольдо, и что за радость видеть в этих милых рощах танцы пастухов и пастушек Линьона...»

Рошер, 8 февраля 1690:

«После ужина все танцевали: здесь есть духовые инструменты, танцуют все пасспье, все менуэты, все деревенские куранты и мужицкие танцы этой области. Наконец пробило полночь: и вот вам великий пост...»

А так как это тоже карнавал, то в глуши Бретани играют в перевернутый мир, смешивая под масками господ и слуг. Мадам де Севинье рассказывает: «...среди местных, а также наших, которые тоже были в маскараде, одни несли тазы для стирки, другие подавали полотенца, среди всех этих офицеров, всех лакеев — всего их было более тридцати человек — некоторые были наряжены столь забавно, настоящие чучела, что зрелище это не могло не вызывать удивления; крики, смех, суматоха, которая еще усилилась за ужином; потому что мы не знали, ни кто нам служит, ни кто подает нам напитки...»