Людовик XVI и Революция

Как ни глубоки были познания Урании в астрономии, подправить в этом ее труде и в самом деле нужно было многое. Клеро отдался этому всей душой; Вольтер работал у себя; Эмилия и Клеро весь день работали вместе, а обедали вдвоем, поскольку Вольтер никогда не обедал; по вечерам они втроем ужинали и находили такую раздельную жизнь как нельзя более приятной.

Как-то раз, плохо себя чувствуя, Вольтер велел предупредить двух наших геометров, что он хочет ужинать в этот день на час раньше; но, погруженные в свои выкладки, они забыли о сдвиге ужина на час вперед и упустили из вида, что на стол уже подано. Однако Вольтер этого из вида не упустил; он поднялся по лестнице, подошел к комнате Эмилии и, обнаружив дверь запертой изнутри, вышиб ее ударом ноги. Судя по крикам ярости, вырвавшимся у Вольтера, можно было понять, что увиденная им картина весьма напоминала нежданное сближение в духе сближения Марса и Венеры; правда, все это осталось не более чем догадкой, однако заканчивала свой «Комментарий к Ньютону» Эмилия уже одна, на короткое время не имея других советчиков, кроме Вольтера.

Между тем Вольтер и Эмилия были приглашены королем Станиславом приехать повидаться с ним в Коммерси. Король держал там свой небольшой двор, во главе которого стояла г-жа де Буффлер, его официальная любовница, сама имевшая в качестве сердечного друга Сен-Ламбера, капитана королевского гвардейского полка и автора поэмы «Времена года».

Сен-Ламбера не пригласили приехать ко двору, поскольку у короля Станислава были кое-какие сомнения в отношении г-жи де Буффлер и он ревновал ее к нему. Однако Сен-Ламбер, нисколько не беспокоясь по поводу отсутствия приглашения, приехал в Коммерси инкогнито и остановился у тамошнего кюре, дом которого посредством маленькой двери сообщался с оранжереей дворца. И вот как раз через эту дверь, ключ от которой ему передала г-жа де Буффлер, он незаметно проникал в ее покои, показываясь там, впрочем, лишь после ухода короля. Перед тем как отправиться туда, он обычно проводил вечер у Вольтера, называвшего его своим сыном. В те дни, когда Вольтер работал, а работал Вольтер часто, Сен-Ламбера принимала Эмилия; затем, когда наступал час ужина, Вольтер спускался к Эмилии и уводил ее во дворец, а Сен-Ламбер оставался один, в ожидании времени, когда и он, в свой черед, отправится туда же.

Но однажды вечером Вольтер спускается вниз раньше обыкновенного; на этот раз, проявляя еще большую неосторожность, чем во времена Клеро, Эмилия оставила дверь открытой, так что у Вольтера даже нет нужды высаживать ее.

Есть зрелища, которые видишь снова и снова, но никак не можешь привыкнуть к ним. И вот Вольтер в очередной раз видит одно из таких зрелищ; рассвирепев, он осыпает Сен-Ламбера оскорблениями, однако счастливый любовник заставляет философа замолчать и заявляет ему, что на другой день тот сам будет вынужден дать объяснения по поводу своей грубости.

Задыхаясь от гнева, но в сущности опасаясь Сен-Ламбера, Вольтер поднимается к себе, зовет своего секретаря и приказывает ему купить карету, впрячь в нее почтовых лошадей и привезти ее к нему.

Однако секретарь, вместо того чтобы неукоснительно подчиниться приказу Вольтера, идет к г-же дю Шатле и спрашивает у нее, что ему следует делать.

— Спокойно оставайтесь здесь, а час спустя вернитесь к нему со словами, что вам не удалось отыскать ни одной кареты.

В час ночи, с видом человека, изнуренного долгой беготней, секретарь входит в комнату своего хозяина, которого он застает в еще большей ярости, чем прежде, и который от услышанной новости раздражается еще сильнее.

— Нет кареты?! — кричит Вольтер. — Возьмите почтовую коляску, спешно поезжайте в Нанси и, не торгуясь, купите карету там; окажите услугу вашему хозяину, сударь: он ваш друг, и этому другу нанесено тяжелое оскорбление.

Секретарь покидает комнату Вольтера и входит в покои Эмилии, которую продолжает утешать Сен-Ламбер.

— Ну и что? — спрашивает она.

— Он хочет уехать.

— По-прежнему?

Да.

— Категорически?

— Категорически.

— Что ж, тогда я пойду к нему сама.

И г-жа дю Шатле в свой черед входит к Вольтеру, застает философа в безумных корчах, которые прекращаются при ее появлении, обращается к нему по-английски, называет его нежным именем, которое она когда-то дала ему, и пытается оправдаться.

— Полно! — восклицает Вольтер, прерывая ее. — По-вашему, у меня могут быть какие-нибудь сомнения после того, что я видел?!

— Вы в самом деле это видели? — спрашивает Эмилия.

— Видел, своими собственными глазами видел!

— Ну, тогда другое дело.

— Так вы признаетесь?

— Признаюсь.

— Изменить мне после всего того, что я для вас сделал! После того, как вы были так любимы мною!

— Я не изменяла вам, друг мой, и я люблю вас больше, чем прежде.

— Надо же!

— Доказательство этому состоит в том, что вы больны, и я берегу ваше здоровье. Ну скажите сами, разве в подобном случае не лучше, чтобы я имела дело с другом, а не с посторонним?

Вольтер на мгновение задумывается, а затем со вздохом произносит:

— Ах, сударыня, раз уж такое неизбежно, постарайтесь хотя бы, чтобы я этого не видел!