Людвиг II: Калейдоскоп отраженного света

«Изложив, однако, вышеприведенные факты (именно те, скандальные, на которые потом и будет опираться русскоязычное «людвиговедение». — М. З.), мы должны сделать следующую оговорку: наш больной — король, т. е. лицо, по своему общественному положению стоящее вне общества. Его жизнь скрыта от глаз простых смертных. Достоянием общества стали только отдельные случаи, остальная же жизнь сокрыта в душах его приближенных. Приведенные нами факты разбросаны по всей его жизни в течение многих лет, едва ли не 20. Если приведенные случаи слишком ярко и резко обрисовывают болезненное состояние короля, то только потому, что они соединены нами в единое целое; будучи же разбросанными на много лет, они несравненно меньше оттеняют болезненность данного лица. С другой стороны, мы должны добавить, что положение короля, т. е. пребывание его вне и выше общества, лишает нас возможности иметь побольше обстоятельств, указывающих на болезненное состояние короля, так как его жизнь стояла вне ведения простых смертных. Очевидно, болезненных явлений было несчетно больше, но они остались для нас неизвестными. Наконец, принимая во внимание особенное положение нашего больного, мы не можем отрицать и того, что некоторые из приведенных нами фактов есть плоды фантазии и праздного воображения людского. Может и это быть. Мы привели только то, что появилось в газетах о жизни короля, и на основании этого делаем свои заключения (курсив наш. — М. З.). Невольно напрашивается вопрос: каким образом, однако, при такой массе примеров, ясно указывающих на очень давнее расстройство умственных способностей короля, он не только мог оставаться королем, но и заслуживать любовь приближенных, расположение окрестных жителей, уважение всех граждан и почтение от иностранных правителей? На это мы ответим: король жил крайне уединенно и одиноко. Его жизнь была известна лицам, только близко к нему стоящим. (Налицо явное противоречие — как же он смог заслужить пресловутые «любовь», «расположение», «уважение» и «почтение»? — М. З.) Кроме того, министры свидетельствуют, что в государственных делах Людвиг отличался замечательным знанием дела, ясностью понимания и необыкновенною проницательностью. Наконец, самые его болезненные увлечения художеством, музыкой и архитектурой могли в его подданных возбуждать только беспредельное уважение и восхищение»^{177}.

Насколько объективны, с учетом перечисленных обстоятельств, выводы о наличии психического заболевания? Напомним, что Людвиг вплоть до своего ареста и официального признания его недееспособным не проходил медицинского освидетельствования. Ни один уважающий себя врач никогда не поставит диагноз, опираясь лишь на свидетельства третьих лиц, не проведя детального обследования самого больного. Заочный диагноз недопустим ни при каких обстоятельствах. В случае же баварского короля мы имеем именно такой пример. «Как же вы поставили мне диагноз? Вы ведь даже не беседовали со мной», — сказал Людвиг во время своего ареста — и получил очень характерный ответ: «Ваше величество, в этом нет необходимости. Мы обладаем информацией, которая нам дает достаточно доказательств». Трудно удержаться от ассоциации с событиями, происходящими у нас на глазах: пресловутое «хайли лайкли[125]» — вовсе не «новая царица доказательств», а «хорошо забытая старая»…

Если всё же рассматривать «историю болезни» Людвига с окончательным диагнозом «паранойя», то картина получается следующая: