Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля)

 Ксендзъ-профессоръ, излагая цѣлый часъ

 Объ изящномъ стилѣ въ рѣчи и подборѣ звонкихъ фразъ…

 Говорилъ, что нужно много предварительныхъ работъ,

 Чтобъ изящно выражаться, а не просто, какъ народъ;

……

 Что періодъ округленный – это самый первый знакъ,

 Что ораторъ не невѣжда – грубый хлопъ или простакъ.

……

 Пусть въ рѣчахъ, какъ можно чаще, попадаются у васъ

 Боги древнихъ римлянъ, грековъ, весь, Олимпъ и весь Парнасъ.

Это – встрѣча съ предразсудкомъ, историческимъ предразсудкомъ, который вѣчно зиждется на такъ или иначе выражающемся стремленіи отличаться отъ простака и грубаго хлопа, и предразсудкомъ, столь сильно укоренившимся, что, по художественно-вѣрному выраженію одного критика, французскія революціи, смѣнившія и казнившія королей; ломавшія и перекраивавшія весь государственный строй, оказывались безсильными передъ дѣленіемъ рѣчи на риторическіе пункты и всею остальною риторическою утварью. Вспомнимъ, что еще Беранже заслужилъ гнѣвъ академическихъ креселъ тѣмъ, что на вопросъ какого то академика: какъ почитаетъ онъ наиболѣе приличнымъ называть напр. море? – онъ отвѣчалъ: да просто на просто моремъ. И вотъ, съ такого-то рода предразсудкомъ пришлось, поплатившись спиною, встрѣтиться еще въ школѣ случайно чистому отъ всяческихъ предразсудковъ герою Сырокомли.

Такими же столкновеніями или, какъ выражается поэтъ, пассажами наполняется вся жизнь бѣднаго Филиппа изъ Коноплей, не рѣшающагося идти общею торною дорогой. Не просматривая всей его многострадальной жизни, мы ограничимся приведеніемъ одного только, почти послѣдняго съ нимъ пассажа, особенно дорого ему стоившаго. Дѣло заключается въ томъ, что герой нашъ какими-то случайностями оказывается избраннымъ въ депутаты на сеймъ, но тотчасъ-же проявляетъ природную свою странность и тотчасъ же принимаетъ страшное наказаніе. Совершается это слѣдующимъ образомъ:

 Въ благодарность за подобный неожиданный почетъ,

 Избирателямъ тогда же онъ пирушку задаетъ,

 И за чашей круговою онъ, растроганный до слезъ,

 Предъ собравшеюся шляхтой съ силой громкой произнесъ:

 «Vivat, vivat! братья шляхта! кровь могучей шляхты той,

 Что всегда была опорой для свободы золотой!» —

 "Ѵivat шляхта! кто то вскрикнулъ и второй, и третій разъ,

 Нѣтъ сословія и выше, и священнѣе у насъ!

 Лишь она всего достойна, всей свободы, всякихъ правъ!..»

Какъ ударомъ поражаютъ такія слова нашего Филиппа; задрожавъ отъ гнѣва, онъ возражаетъ увлекшемуся шляхтичу, что имъ позабывается еще цѣлое сословіе, которое, правда, не имѣетъ гербовъ и шпагъ, но, однако, нравственно вполнѣ равно шляхтѣ и должно быть приравнено ему по закону.

 Равенъ шляхтѣ?! Кто же это?!. я бы слышать очень радъ!

Здѣсь начинается перлъ всей демократической поэзіи Сырокомли.