Людвиг

Глаза стали у него осмысленные, можно было поверить — тот.

Она зажала ключ в руке и потушила лампу.

— Мы идем вместе!

— Вы все испортите, сидите тут, — строго сказала Мария.

— Пожалуйста, можно я пойду с вами, — умолял он, искренне и беспомощно, по-детски. — Не оставляйте меня.

— Сидите! — сказала Мария, даже не удивляясь, почему это она так разговаривает и почему он слушается.

Но он все-таки потащился за ней до самой калитки. Ему очень нужно было идти, он хотел идти, а без нее не знал, что делать, этот всю жизнь учивший и наставлявший со своего высока пастырь растерянно искал чьей-нибудь руки, которая повела бы его куда нужно.

Солдат прохаживался в ожидании в самом конце переулка. Услышав ее шаги, он быстро обернулся и пошел далеко впереди, показывая дорогу. Так они, не выходя на площадь, обогнули ее кругом и вошли в тень первых редких деревьев городского сада, где-то за городом переходившего в перелесок и в настоящий лес.

Черпая тень от церкви покрывала открытую площадку, где среди низких кустов рядами лежали длинные серые каменные плиты рыцарских надгробий.

За четкой границей чернильно-черной тени лежала широкая, светлая, как днем, полоса луга, поросшего обесцвеченной от лунного света травой.

Минуту они постояли, чутко прислушиваясь, чего-то выжидая или просто не решаясь. Солдат взял ее за запястье, поднял руку и оттолкнул, с досадой цокнув языком. Ветки сирени не было, она где-то ее потеряла.

Мария разжала и протянула ему другую ладонь, с ключом. Ладонь была мокрой, с такой силой она всю дорогу сжимала в ней ключ.

Солдат взял ключ и опять не двинулся с места.

Возник и стал нарастать, приближаясь, звук тяжело пыхающего дизельного мотора. Солдат с усилием оторвал свою руку от березового стволика, в который она будто сама собой вцепилась, оттолкнулся и, как в холодную воду, шагнул на залитый светом луг.

Он шел очень медленно, переправляясь через эту полосу света, и, добравшись до края тени, как до берега, подбежал к сводчатой нише с дверью, нагнулся, припал к ней и замер надолго.

Дизельное пыхтение вдруг как ножом обрезало, и в тишине стало слышно робкое поквакивание лягушек, шелест листьев, приближающееся зудение комариного писка у самого лица, но громче других был звук железа, трущегося о железо… нетерпеливое пощелкивание. Едва слышное погромыхивание и скрежет ключа в скважине звучали теперь, кажется, на весь город, так что Мария еле удерживалась, чтоб не броситься бежать отсюда, пока не поздно.

Вдруг все там смолкло, и она увидела, что немец большими шагами идет к ней обратно по ярко освещенному лугу.

Тяжело дыша от злобы, он тыкал ей в руку ключ, непрерывно ругаясь по-немецки:

— Свиная собака (или собачья свинья), идиот, осел, — все это она пропускала мимо ушей, полупонпмая, — чертов ключ от какого-то грязного свиного свинюшника!.. — Она поняла наконец: ключ не подошел к замку.

Она толкнула немца в плечо, заставляя обернуться. Показала пальцем. Он оборвал ругательства на полуслове.

Появившись из-за угла, обходя здание церкви, шли пятеро фашистских солдат, нет, не солдат, а полевых жандармов, их легко было узнать по блестящим нагрудным бляхам. Фельджандармы! Этих и солдаты ненавидели и боялись.

Мария со своим фрицем стояли, не шевелясь, в жиденькой, пятнистой тени, отступя всего четыре-пять шагов от открытого места. Не дыша, боясь шума собственного дыхания и гула стучащих сердец.

Жандармы, оглядываясь по сторонам, прошагали молча, негромко ступая мимо церкви, и вышли в улицу, все так же неторопливо поглядывая по сторонам.

Мария рванулась с места, но солдат поймал ее за руку, дернул назад, удержал:

— Гуляйт. Гуляйт!

Она пошла неторопливо, насильно удерживая шаг, хотя внутри у нее точно котел перекипал, готовый взорваться от невыносимого давления, толкая ее бежать.

У пастора опять пришлось зажигать свет и снова пересматривать ключи. Пастор долго, удивленно и вдумчиво разглядывал ключ, покачивая его на ладони, потом протянул руку и мягким, нежным движением, будто выпуская пойманную рыбку на свободу, выронил его в помойное ведро.

— Вы взяли вовсе не тот ключ, бедная женщина, совсем не тот.

Как будто она не переспрашивала его пять раз — тот или не тот, как будто не он сам вручил его ей, этот никчемный ключ.

— Да вы можете найти или нет? — с отчаянием, стараясь пробиться сквозь его горестную, раскаянную отчужденность, воскликнула Мария, раскладывая перед ним на столе ключи. — Да опомнитесь вы! Ключ! Ключ! От двери. От малой двери!..

Он указал торжественно и поучительно на помойное ведро:

— Это и есть ключ! Да, он тридцать лет исправно отпирал ту дверь. Но больше он ее не отпирает, это правда. Это и есть суровая истина. Пришлось поставить новый замок. А к новому замку нужен новый ключ. Изменились времена, а с ними…

— Вот мучение! Господи!.. Вернитесь вы с облаков сюда, в кухню!

— Да, да… Вы правы… на кухню! — Опомнившись, он вдруг быстро выхватил и подал почти новый, светлый ключ.

И все говорил еще что-то про ключи старые, которые становятся негодными для замков новых, но она уже не слушала.