Льюис Кэрролл

Королева Червей, по его собственному признанию, должна была олицетворять "слепую, бессмысленную ярость", Черная Королева "концентрированную суть всех гувернанток", Болванщик был когда-то профессором, Белая Королева чрезвычайно напоминала ему миссис Рэгг в романе Уилки Коллинза "Без имени", а Белый Рыцарь должен был олицетворять героя "Решимости и независимости" Уордсворта {9}. Но если бы этим все и ограничилось, где были бы сейчас эти бессмертные персонажи? Разум подчиняется воображению, а не воображение - разуму. "Пожалуйста, никогда меня не хвали, - просил Доджсон кого-то из детей, приславших ему письмо об "Алисе". - Я всего лишь доверенное лицо, не более". Так могла бы ответить сама Природа, если бы мы вздумали воздавать должное ее неисчерпаемой выдумке, сотворившей гиппопотама, верблюда, рыб вроде "морского ангела" и блоху!

То же можно сказать и о "Снарке". "Боюсь, - писал Доджсон, - что я не имел в виду ничего, кроме нонсенса... Но так как слова означают больше, чем мы имеем в виду, когда их употребляем, то я буду рад принять как основную любую из добрых мыслей, которую вы найдете в книге". Замечание не только великодушное и скромное, но и заслуживающее того, чтобы над ним задуматься.

И все же было бы неверно недооценивать интеллектуальную нить, проходящую через обе сказки об Алисе. Сверкающие зерна фантазии, нанизанные на эту нить, производят тем большее впечатление, что автор скрывает ее столь последовательно и искусно. В "Алисе", так же как при создании поэзии, критическое чувство поэта действует непрестанно и напряженно. Ее "персонажи", например, при всем своем блеске и разнообразии превосходно сочетаются друг с другом. Возможно, только счастливому случаю, а не сознательному замыслу (это применимо и к лимерикам Лира, но лишь к очень немногим из детских книг, как бы широко ни понимать это определение) обязаны мы тем, что, хотя обе сказки были написаны для детей, единственным ребенком в них, если не считать эпизодических младенцев, является сама Алиса. Болванщику, конечно, лет сорок, Плотнику - как всем плотникам, Черному Королю - столько, сколько было королю Генриху VIII, а Королевам и Герцогиням... - впрочем, об этом лучше всего знают они сами.

Ну а Алиса с ее спокойным, но выразительным лицом и милой привычкой встряхивать головой, учтивая, приветливая - за исключением тех случаев, когда она должна постоять за себя, - легко примиряющаяся, склонная к слезам, но и умеющая их проглотить; с ее достоинством, прямотой, чувством долга, мужеством (даже в самых немыслимых ситуациях) и стойкостью; с ее уменьем переводить разговор (какое счастливое свойство!) - Алиса делает честь не только своему создателю, но и викторианскому детству! Способная, скромная, сдержанная, серьезная - эти эпитеты несколько вышли теперь из моды; Алиса одна может их освятить.

И даже если порой она несколько высокомерна или несколько слишком скромна, что ж, разве у самых милых из простых и ревностных детишек не бывает недостатков?

Ее можно было бы принять за миниатюрное воплощение всех викторианских добродетелей (впрочем, вряд ли даже ей это бы удалось), если бы не полное отсутствие в ней легкомыслия и не ее здравый смысл - здравый смысл, который никогда не унижается до умничанья. Какими бы резкими и обидчивыми, какими бы придирчивыми, странными и раздражительными ни были ее "спутники" по Стране чудес и Зазеркалью, которых ей почти никогда не удается переспорить, зрелость ума и чувства, мешающие ее словам превратиться в простой детский лепет, а их замечаниям - в унылые наставления взрослых, и не дают опасной ситуации потерять бессмысленность. Алиса плывет по Стране чудес и Зазеркалью спокойно, словно луна по разделенному на клеточки небу. И, если не считать нескольких, достойных Кэрролла, авторских ремарок, все происходящее видится одними лишь ее ясными глазами - идеал, выдвинутый самим Генри Джеймсом и осуществленный им (но совсем в ином контексте) в повести "Что знала Мейзи" {10}.

Ее здравый смысл и присутствие духа в этом перевернутом мире (перевернутом вверх ногами, по словам мсье Каммаэртса, но ставшего от того лишь ярче и живее) делают обе сказки удивительно уравновешенными. Ибо, несмотря на то, что в царстве Нонсенса законы существуют, это все законы неписаные. Подданные подчиняются им, не думая ни о каких ограничениях. Там может случиться все - за исключением того, что не может случиться там, Короли и Королевы царствуют там по тому же праву, по какому Черепаха Квази является Черепахой Квази, хоть когда-то она была настоящей Черепахой, - по священному праву, настаивать на котором нет нужды. Человек там, Плотник ли он, Труляля или Белый Рыцарь, будучи джентльменом настолько безупречным, что этого даже не замечаешь, никогда не является человеком "при всем при том" {11}, хотя бы потому, что этого "при всем при том" не существует. И, хотя "моралей" на этих страницах предостаточно - "Во всем есть своя мораль, нужно только уметь ее найти!" {12}, - в самих сказках морали нет. "На деле, признал сам Кэрролл, - они не учат ничему".