Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

Сила весны — ветер, но когда этот ветер не внушает доверия, цветение не бывает пышным, и поэтому плоды не завязываются. Сила лета в жаре, и если жара ненадежна, земля не наливается плодоносящей силой; а если земля не набухает — созревание происходит слишком долго, и зерно выспевает не лучшее. Сила осени в дожде, но если дождь ненадежен, злаки не становятся крепкими; а когда они не становятся крепкими, тогда все пять видов семян не вызревают. Сила зимы — холод, но если холода ненадежны, земля не становится крепкой; а когда земля не становится крепкой — не начинается зимнее затворение. Небо и земля огромны, изменения четырех сезонов бесконечны, однако, по-видимому, и эти огромность и бесконечность не в состоянии обойтись без надежности-доверия: им как бы не хватает сил, чтобы без этого сформировать все вещи. Что же говорить тогда о человеке со всеми его делами!

Когда между правителем и подданным отсутствует взаимное доверие, народ начинает слушать речи клеветников, а алтари земли и посева — в опасности. Когда нет уверенности в тех, кто исполняет общественные или государственные должности, тогда младшие не уважают старших, а благородные и подлые начинают презирать друг друга. Когда нет уверенности в том, что награды и наказания — по заслугам, народ легко идет на нарушение законов, и его невозможно наставить и направить указами. Когда нет доверия между друзьями, расстаются и разбегаются, спорят и затаивают обиду друг на друга. Когда ремесленники не верят, что их труд оценят по заслугам — утварь и механизмы дурного качества и из плохих материалов, краски и лаки, цвета тканей и изделий ненатуральны.

Так что доверие — это то, чем можно начинать и чем можно заканчивать; это то, от чего зависит, быть ли уважаемым или презираемым. Доверие и еще раз доверие — когда его тебе оказывают, в конце концов можешь постигнуть самое природу-небо! И когда с этим станешь править людьми — сезонные дожди и сладкие росы выпадут ко времени, а холод и жара, все четыре сезона, всегда станут сменять друг друга в срок.

Циский Хуань-гун осадил царство Лу. Лусцы отнеслись к войне весьма серьезно, решили оборонять область вокруг столицы на расстоянии в 5 ли и укрепились в этом районе. Затем лусцы попросили цисцев разрешить им самим обратиться к хоу внутри застав, с тем чтобы убедить их добровольно подчиниться цисцам. Хуань-гун на это согласился. Цао Хуэй сказал [тогда] лускому Чжуан-гуну: «Что бы вы предпочли, господин, дважды подряд умереть или дважды подряд остаться в живых?» Чжуан-гун спросил: «Что ты имеешь в виду?» Цао Хуэй ответил: «Если вы послушаетесь моих советов, то страна будет расширяться и увеличиваться, а сами вы будете покойны и счастливы — это и есть дважды остаться в живых. Если же вы не послушаете совета вашего подданного, то наше царство будет разбито и прекратит существование, а сами вы будете в опасности и позоре — это и есть дважды умереть». Чжуан-гун сказал: «Предлагай, я сделаю по-твоему». Когда на следующий день должен был заключаться договор, Чжуан-гун и Цао Хуэй прибыли к месту церемонии, скрыв за пазухой мечи. Чжуан-гун, схватив левой рукой за одежду Хуань-гуна, правой выхватил меч и занес его над своей грудью со словами: «Луская столица отстояла от границ на несколько сот ли, а теперь от нее до границы всего лишь пятьдесят ли, и все же ей не дают жить. Тогда уж лучше смерть перед лицом владыки: перед вами, господин!» Гуань Чжун и Баошу кинулись вперед, но Цао Хуэй с мечом в руке стал между двойными ступенями и сказал: «До тех пор, пока два правителя не выработают нового соглашения, никто сюда не поднимется». Чжуан-гун тогда сказал: «Земля должна защищать своего правителя с оружием в руках, а не правитель — свою землю; правитель согласен на ваши условия». И тогда было решено провести границу по реке Вэнь, по южному берегу определены владения, и все это было скреплено договором о союзе. По возвращении же циский правитель решил ничего не отдавать. Но Гуань Чжун сказал: «Невозможно. Они подстроили нападение на вас, господин, чтобы не заключать союз на ваших условиях, а вы об этом не догадывались — и это нельзя назвать сообразительностью. Когда дела приняли крутой оборот, вы не смогли им не подчиниться — и это нельзя назвать смелостью. Вы согласились с ними, и если теперь не отдадите [обещанное] — это нельзя будет назвать верностью своему слову. Несообразительность, робость, ненадежность — при таких трех недостатках невозможно преуспеть и прославиться. Лучше отдадим: пусть потеряем при этом территорию, зато приобретем доверие к себе. За какие-то четыреста ли приобрести доверие в глазах всей Поднебесной — это вы, господин, можете считать прибыльным для себя».

Чжуан-гун был врагом, а Цао Хуэй — предателем, но если можно было показать, что тебе могут доверять даже враги и предатели, то не тем более ли должны были проникнуться доверием те, кто ни врагом, ни предателем не являются?