Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

С теорией дэ это в высшей степени реалистическое объяснение происхождения власти увязывается тем, что побеждал в борьбе тот, у кого дэ была больше. Если даже под дэ понимать силы исключительно духовные, то и в этом случае у мудреца то преимущество, что его дэ видна народу освобождаемого царства, а потому последний склонен поддержать скорее его, чем собственного правителя, от которого он, кроме зла, ничего не видел. Мудрец своей дэ как бы обезоруживает противника, а потому ему иногда достаточно одной дэ, он может и не прибегать к материальной силе.

Поскольку мудрец-воитель не ищет выгоды лично для себя и для своего царства, но следует необходимости в смысле заботы о благе всего мира, войско его особого рода — «войско необходимости», выполняющее лишь необходимые для блага всего мира функции. Поэтому, хотя войско вообще по природе своей мало согласуется с идеалом сохранения в полноте жизни, «войско необходимости» тем не менее выполняет именно эту задачу: «Всякое войско — жестокое орудие в мире, и всякая доблесть в нем — жестокое дэ. Поэтому браться за жестокое орудие и следовать жестокому дэ должно лишь в крайнем случае. Если берешь это жестокое орудие — быть смертоубийству, но смертоубийство совершается во имя жизни. Если следуешь жестокому дэ — быть угрозам. К угрозам прибегают, чтобы породить у врага боязнь, но если враг охвачен боязнью, народ его будет жить. Этим-то и побеждает войско, приверженное долгу»[200].

Само собой, организуется такое войско по образу и подобию единого: «Человек по природе стремится к жизни и ненавидит смерть, стремится к славе и ненавидит позор. Когда дао смерти и жизни, чести и позора понимается всеми единообразно, тогда воинов трех армий можно привести к единомыслию. Ибо для армии желательна многочисленность, а для мыслей — единообразие. И когда все три армии мыслят единообразно, тогда приказы выполняются беспрекословно»[201] и войско одерживает победу.

Если же его армия все же терпит поражение, мудрец-воитель должен искать недостатки в себе самом — его дэ в таком случае явно недостаточна. В этом случае он должен действовать так же, как царь Юэ, потерпевший поражение при горе Куайцзи: «...стремясь вновь обрести сердце народное, сразясь насмерть с У (нанесшим ему поражение. — Г. Т.), он спал без подушки и без циновки, не брал в рот сластей, не смотрел на красавиц, не слушал гонгов и барабанов. Три года изнурял он свою плоть, истощал силы в трудах; у него растрескались губы, иссохла грудь. При дворе он относился к слугам как к родным, по всей стране подкармливал народ, стараясь привлечь его сердце. Если редких яств с его стола не хватало на всех, он отказывался их есть сам. Когда было вино, он выливал его в реку, чтобы хоть так разделить его со своим народом. Он сам пахал и кормился от этого, одевался в то, что наткала жена. В еде запретил изысканное, в одежде — пышное; не носил двух цветов (по комм. Гао Ю, — синее и желтое; интересный случай предпочтения единого двойственному. — Г. Т.). Часто пускался в путь по дорогам за телегой, нагруженной едой, высматривал сирот, вдовых, старых и слабых, больных и хворых, нуждающихся и бедствующих, убогих и опечаленных и сам их кормил»[202]. Нечего и говорить, что в конце концов юзский царь нанес поражение У.

Здесь интересно то обстоятельство, что если в стремлении к сохранению своей жизни в полноте мудрецу помогала его цин, а в стремлении его к сохранению в полноте социума им руководило при помощи знамений небо, то в стремлении его распространить свое влияние на весь мир критерием или коррелятом его способности достичь своих целей выступает, как ни парадоксально, война. Так что на практике мудрец на царстве встречается с куда большим «сопротивлением материала», чем это предусмотрено теорией. Тем не менее мудрец «Люйши чуньцю» вступает на путь общественного служения, намереваясь привести весь мир в гармоничное состояние с помощью музыки, чиновничьего аппарата, а на худой конец войска, будучи убежден, что, упорядочивая беспорядочное, он тем самым исполняет свой долг.

Прекрасное и безобразное

Как видно из вышеизложенного, все оценочные моменты в «Люйши чуньцю» связаны в системе представлений авторов не с единым, а с двойственным. Единое, несомненно, представляет собой высшую ценность, но это — сверхценность, так как дао, согласно комментарию Гао Ю, не имеет пары[203], а потому его не с чем и сравнивать — оно противостоит всему сущему. Человек же имеет дело по большей части с двойственным, поэтому избрание человеком одного из элементов двойственного как имеющего большую ценность и есть начало оценки им объектов и явлений.

Человек может ощупать, понюхать и даже попробовать на вкус землю, но он не в состоянии коснуться рукой неба; поступая тем или иным образом, он может в той или иной степени влиять на собственное будущее, но в прошлом он не в силах изменить ничего, а потому ему кажется, что небо ценнее земли, а прошлое ценнее будущего.