Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

Такой смотрит только на власть, связи и состояние, льнет к богатым и знатным и берется обучать их, не интересуясь ни способностями, ни поведением, заискивает и льстит, заботясь лишь об их благосклонности. Другие же ученики, кто не хвалится, совершенствуясь в нравственной чистоте, отличаются примерным поведением, незаурядными способностями, хватают на лету, относятся к учебе с усердием и прилежанием, такие перед окончанием учебы встречают с его стороны препятствия. Таким он чинит препоны, придерживая их при себе, так как завидует им и ненавидит их. Ученик не может уйти, так как сомневается в законченности своего образования, и не может остаться, так как это чревато неприятностями. Вернись он домой, его застыдят родные, отправься в мир, его станут хулить знакомые и земляки. Для учащегося это большое горе. Так ученик отчуждается от своего учителя, а поскольку людям несвойственно дружески относиться к тем, кто с ними враждует, и несвойственно превозносить тех, кто им ненавистен, ученью приходит конец, наставлению в дао кладется предел.

Не таков умелый наставник. Он относится к ученику, как к себе самому. Он исходит из искреннего желания обучить и так постигает природу обучения. То, чего он требует от других, он всегда в состоянии выполнить сам. В этом случае у учителя и ученика как бы общее тело. В природе человека восхвалять себе подобных, любить себе подобных, помогать себе подобным. Тогда ученье приходит к расцвету, наставления в дао к завершенности.

Неспособный к ученью следует за наставником без охоты, но при этом хочет, чтобы ученье было успешным. Следует за наставником, хватая лишь верхи, и при этом хочет стать глубоко ученым. Даже с травой и деревьями, курами и собаками, волами и лошадьми нельзя обращаться плохо. Если с ними обращаться плохо, они отплатят человеку тем же. Что уж говорить о подобном обращении с достойным наставником или словами наставления в дао!

Неспособный к ученью недобросовестен по отношению к наставнику. Он рассеян, не испытывает глубоких чувств к наставнику, а к делу относится без прилежания. В споре он неспособен отличить истинное от ложного, обучая других, не проявляет умения. Он ополчается на учителя, успокаивается на заурядном, погрязает душой в мирском. Радуется власти, стремится первенствовать. Посему погрязает в ловком умствовании, ищет мелких выгод, предается низменным страстям. Спросит ли о деле — перепутает концы и начала. Сочинит ли что — всюду придет к различным выводам, противореча во всех частях самому себе. Станет ли разбирать что, вновь не соберет концов, а примется собирать, свалит все без разбору; а попадется сложное дело, и вовсе концов не сыщет. Таковы пороки неспособного к ученью.

ГЛАВА ПЯТАЯ О множестве / Юн чжун

Тот, кто силен в ученье, напоминает циского царя, обедающего курятиной; тот ел только куриные пятки и насыщался, лишь поглотив их тысячи. Учащийся если и не насытится, так по крайней мере попробует куриные пятки.

В мире нет ничего, что не обладало бы определенными преимуществами, как нет и ничего, что не имело бы определенных недостатков. То же и в отношении людей. Посему тот, кто силен в ученье, пользуется преимуществами других для восполнения собственных недостатков. И тот, кто обращает себе на пользу других, приобретает Поднебесную. Тогда не смущаются тем, что к чему-либо неспособны, не стыдятся того, что чего-либо не знают. Ибо смущаться тем, что к чему-либо неспособен, стыдиться того, что чего-либо не знаешь, — это недуг. А не смущаться тем, что к чему-либо неспособен, не стыдиться того, что чего-либо не знаешь, — благо. Даже у Цзе и Чжоу было наряду с тем, чего следует страшиться, то, чему следовало бы поучиться; ни тем более ли у людей разумных? Посему некий ученый муж изрек: «Нельзя уклоняться от спора. Тот, кто владеет искусством спора, поистине учен. Ведь ученье и есть великий спор. Тот же, кто не владеет искусством спора, подобен наряжающемуся в хламиду перед выходом в свет, в то время как дома он расхаживает в шелках».

Жуны рождаются и растут среди жунов, а потому и говорят по-жунски, сами того не сознавая. Чусцы рождаются и растут среди чусцев, а потому и говорят по-чуски, не сознавая этого. Но если чусца-мальчика отправить воспитываться к жунам, а мальчика-жуна — к чусцам, тогда чусец будет говорить по-жунски, а жун — по-чуски. Из этого понятно, что я не могу найти причин, по которым правитель гибнущего царства не мог бы стать правителем разумным. Ведь вся его беда в неспособности его окружения при рождении и возмужании.