Люмпен

— Рома, твоё упрямство сведёт меня с ума, — почему-то сейчас я начал испытывать удовольствие, чувствуя свою правоту. Это давало мне какое-то превосходство над Сечкиным и очень тешило самолюбие. Я видел, что он препирается со мной из-за чистого упрямства, и мне нравилось, что хотя бы в этом споре я могу одержать победу. — Это не ограбление и не выбивание денег. Я думаю, что нам в любом случае следует ещё раз поговорить с сестрой и всё таки встретиться с матерью погибшего. Если кто-то сейчас и может дать нам какую-то информацию о его делах, так это родные.

Я видел, что Роме хочется поспорить со мной ещё. Это чувствовалось в каждом его движении, но к моему удивлению, он сумел совладать со своим желанием и молча запустил двигатель автомобиля.

Он вообще дальше вёл себя неожиданно покладисто. Я даже начал подозревать какой-то подвох или пакость. Стоял у меня за плечом, внимательно слушал все мои вопросы и ответы на них. Даже не предпринял ни одной попытки вновь перетянуть на себя одеяло или продемонстрировать готовность немедленно спасти мир!

Впрочем, разговор с близкими погибшего Володи Маркова не принёс нам ничего особо ценного, что помогло бы сдвинуть расследование с мертвой точки. Сестра по-прежнему пребывала в истерике и постоянно сбивалась на рассказы о том, каким хорошим и замечательным был её брат. Если учесть, что почти каждые три предложения она начинала плакать, то признаюсь честно, этот опрос оказался для меня тем ещё испытанием.

С мамой Володи получилось попроще. Естественно, со скидкой на ту ситуацию, в которой нам довелось познакомиться, но надо признать, что женщина держалась молодцом. Переписывая в протокол паспортные данные, я непроизвольно посчитал, что моей собеседнице всего пятьдесят один год, но выглядела она сейчас, конечно, гораздо старше.

Горе добавило внешности женщины как минимум двадцать лишних лет. Я поймал себя на том, что весь наш разговор пытался понять, что именно так старит мать, потерявшую сына… То ли крепко сжатые губы, которые, такое ощущение, не разжимались даже во время произнесения слов… То ли глубокие вертикальные морщины, прочертившие лоб, и не желавшие разглаживаться… А может всё дело было в глазах, внутри которых плескались боль и непонимание!

Татьяна Григорьевна отвечала на мои вопросы короткими рублеными фразами, чётко и по делу. К сожалению, при всём желании помочь, она даже близко не приблизила нас к разгадке. По сути своей, о жизни сына она была осведомлена даже меньше, чем её дочь, хотя, в принципе, это было неудивительно.

Работа инженера-технолога на кондитерском комбинате отнимала много времени и сил, а интересы сына лежали далеко за пределами её собственных.

Разочарованные отсутствием результата мы с Ромой без долгих споров поехали обратно в Управление, где и попали под горячую руку Веденеева. Если честно, я вообще-то надеялся, что получится обойтись без личного общения с начальником, но моим планам не суждено было сбыться.

— Калмыков! Сечкин! — крик начальника вернул меня от воспоминаний к реальности. Борис Игнатьевич заложил руки за спину и неспешно прохаживался туда-сюда перед нами. — Я понять не могу! Вы у нас в управлении самые умные? Или у вас головокружение от успехов? Так это лечится, спешу вас заверить! Где?

В этот момент я понял, что отвлёкся от начальственных нотаций слишком сильно и пропустил какой-то архиважный вопрос, завершавший не менее важную философскую мысль.

— Будет исполнено, товарищ майор! — гаркнул Сечкин, причем Веденеев даже подпрыгнул от неожиданности. — Завтра в девять утра!

— Нет, Роман Владимирович, — энергично потряс пальцем перед носом лейтенанта начальник отдела. — План оперативно-розыскных мероприятий нужен мне сегодня. Преступники ждать не будут, даже если узнают, что именно вы занимаетесь их поисками. Это, надеюсь, понятно?

Твою ж такую дивизию!

Мне стоило больших усилий не простонать эту мысль вслух, заодно сдобрив её парочкой крепких матерных выражений. Ну как так? Где вселенская справедливость? Почему именно в тот день, когда у меня назначено свидание и наклевывается что-то перспективное?

Мнение Ромы по поводу девушки с собачкой можно оставить за скобками. За прошедший день я уже успел убедиться в его неадекватности, поэтому и про паранойю о журналистках, шпионящих за сотрудниками на парковке, можно забыть…

А девушка симпатичная… Может быть, конечно, сказывается практически полное отсутствие личной жизни, но почему-то сейчас собачница рисовалась в моем воображении исключительно ангелом! Милая, обаятельная, сексуальная…

Вот только на свидание пойдёт с кем-то другим, кто посвободнее. А ведь у меня даже её номера телефона нет, позвонить и перенести встречу не получится… Выскочить на пять минут и извиниться? Кстати, это мысль…

— Борис Игнатьевич, — разбитые губы Сечкина вновь изогнулись в веселом оскале. — Калмыков сегодня вечером занят! Я готов подготовить план мероприятий самостоятельно!

— Сечкин, что ты несёшь? — буквально подпрыгнул Веденеев. — Чем таким он может быть занят, что важнее, чем расследование преступления? Калмыков! Отвечай!