К кому именно, Николай не говорил, и упорно придерживался версии, что в тот злополучный день в одиночку подкараулил Володю, чтобы просто и без затей проломить негодяю голову куском старой арматуры. И потом, сидя в допросной, он никак не производил впечатление человека, которому грозит ссылка на рудники за убийство. Николай улыбался и уверял нас с Сечкиным в том, что всё сделал правильно, и, если честно, я был с ним согласен.
А вот Веденеев результатами той истории остался крайне недоволен. Ему в ней не понравилось абсолютно всё. Во-первых, он считал, что мы с Ромой налажали, не обратив внимание на самую перспективную версию в расследовании. Как бы мы ни пытались оправдаться, наш начальник не хотел ничего слушать и утверждал, что начинать надо было именно с девушки погибшего, а потом уже «по спортзалам шляться и кулаками махать».
Во-вторых, Борису Игнатьевичу категорически не нравилась личность убийцы. Николай раздражал Веденеева своими внешностью и поведением, а еще тем, что отправленные на него запросы вернулись исключительно с положительной информацией. К тому же, нашего начальника изрядно нервировала Катерина, которая обивала кабинеты, умоляя простить её спасителя.
Ну и в-третьих, для многих тайная жизнь Володи Маркова оказалась полнейшей неожиданностью. Более того, директор спортшколы подговорил мать написать на наш отдел жалобу, дескать, мы порочим доброе имя прославленного спортсмена. Веденеев, пока сочинял объяснительную для генерала, вспомнил годовую норму матерных ругательств, а все сотрудники Службы Правопорядка старались мимо кабинета Бориса Игнатьевича не проходить, а пробегать. Ну так, на всякий случай…
Звонок в дверь раздался как обычно, то есть абсолютно не вовремя. Я перенёс радиоприёмник поближе к ванной комнате, настроил волну с музыкой и с головой погрузился в процесс стирки. Жара не способствует сохранению свежести гардероба, а неделя выдалась, как я уже говорил, настолько суетной, что времени хватало только лишь на поспать.
Не могу назвать себя очень уж хозяйственным молодым человеком, поэтому буквально через десять минут я был мокрый с ног до головы и весь в мыльной пене. Не знаю, как у моей мамы получалось постирать вещи нашей семьи в одном маленьком тазике, но лично мне даже для стирки пары рубашек всегда была нужна ванна целиком, иначе вода оказывалась на полу, а одежда оставалась грязной. Не любил я стирать, да и не особо умел, признаюсь честно.
Но вот звонить в дверь в тот момент, когда у меня руки по локоть в мыльной пене! Это настоящее издевательство! Да и вообще, за всё то время, что я снимаю здесь комнату, в дверь звонили буквально несколько раз. Гостей мои соседи приводили сами, а ко мне никто никогда не приходил. Не считать же за визит в гости появление в пять утра Пельменя, когда наше Управление по учебной тревоге подняли.
Валера тогда, наверное, половину дома перебудить умудрился. Мои соседи тоже не ждали гостей в такую рань, поэтому Володя пошёл открывать дверь в сопровождении Вольдемара. Пёс спросонья оказался совсем не в настроении, отчего залился неистовым лаем, заставляя проснуться соседей не только в нашем, но и соседнем подъезде.
Пельмень тоже добавил переполоха в ситуацию, испугавшись быть съеденным, отчего начал орать, что он сотрудник Службы Правопорядка, находится при исполнении и готов вызвать спецназ, если в течение пяти минут ему не предъявят Руслана Калмыкова, живого и здорового.
В общем, было весело… К служебной машине мы подходили под неодобрительные взгляды половины двора, которая наверняка костерила нас за столь раннее пробуждение самыми недобрыми словами.
Может опять учения? Хотя тогда, вроде бы, был четверг, а сегодня воскресенье. Не может же у генерала не быть ничего святого… Я посмотрел на часы. Половина одиннадцатого.
Ну вот что за напасть?
Так и не придумав внятной версии, кто именно может потревожить меня в столь ранний час в воскресенье, я сполоснул руки, вытер их и направился к двери. Звонок надрывался на пределе своих сил и возможностей, так что я уже приготовился высказать нежданному визитеру всё своё недовольство, но действительность обломала все мои ожидания.
— Одевайся и поехали! — хмуро произнёс Сечкин, окидывая меня каким-то пустым взглядом. Поначалу я даже подумал, что он с похмелья или сильно не выспавшийся, но потом понял, что мой коллега был чем-то сильно опечален.
— И тебе доброе утро! — попытался ответить я тем ироничным тоном, на котором обычно и происходило наше общение. — Я не могу, у меня стирка.