— Я прекращаю поединок! — завопил что есть мочи лорд Блокхед.
— Да ладно тебе! — неожиданно громко гаркнул сэр Арчибальд. — Когда еще такое увидим? Деритесь, красавицы, деритесь!
— Ну что, признаешься? — спросила Люс. — Или раздевать тебя дальше?
С нечеловеческим воплем противница ринулась в бой. Люс, уклонившись, пропустила ее, как матадор — разъяренного быка, и сорвала ошметки подола.
Леди оказалась как бы в мини-юбке, причем спереди лишь дюйма недоставало до полного конфуза. Сзади же панорама получилась и вовсе пикантная. Разрез от резкого движения разъехался еще больше, так что выглянули округлые ягодицы.
Восторг стражи был неописуем. Мужчины, привыкшие обнимать и любить своих женщин в потемках, до самой смерти порой не зная, как выглядит собственная жена без сорочки, совсем ошалели. Женская нагота и сама по себе должна была подействовать на их воображение возбуждающе, а тут еще наложилась атмосфера поединка.
— Они расскажут всему графству, какие у тебя бедра! — предупредила Люс. — Они расскажут, что живот у тебя со складками, что зад — низкий, что грудь — дряблая!
Конечно же, все это было не так. Для тридцатилетней женщины грудь у леди Кэтрин была еще вполне высокая и упругая, с крупными темными сосками, свидетельствующими, что она сама кормила своего ребенка. И складочка на животе была вполне допустимой для женщины, не знающей, что такое тренировка. Что же касается низкого зада — то просто Люс привыкла к иным пропорциям, все ее подруги были длинноногими.
— Смотрите! — добавила Мэй. — Смотрите, как она старательно сжимает колени!
— Это потому, что она у нас кривоногая! — громко объяснила Люс. — И об этом завтра узнает все графство! Ну как, леди Кэтрин, признаешься в отравлении? А то на тебе еще очень много всяких тряпок и тряпочек!
— Распусти волосы, леди Кэтрин! — крикнул, додумавшись, лорд Блокхед. — Распусти скорее!
— Я не могу поднять руки! — отвечала ему леди.
Действительно — поднимать руки ей сейчас не стоило. Остатки платья спереди задрались бы до совершенно непотребной высоты.
Люс прекрасно понимала, что творится в душе противницы. Леди Кэтрин была воспитана в строгих правилах — они допускали и, возможно, даже одобряли убийство соперницы, но запрещали обнажать ноги при посторонних мужчинах, не говоря уж о груди. А обнаженная в присутствии двух десятков воющих мужиков задница — это было что-то совершенно запредельное.
На это гипертрофированную нравственность и сделала ставку Люс-а-Гард.
— А может, ты разденешься сама, леди? — издевательски поинтересовалась Мэй. — Ты сбережешь хотя бы остатки вышивки! Правда, на всех ярмарках будут петь баллады о том, как ты опозорилась в замке у будущего жениха! Зато ты приведешь в восторг всю стражу. А, молодцы? Попросим леди обнажиться? Ну? Сорви с плечика этот лоскуток! Смелее! Грудь вперед! Чего тебе теперь стесняться?
— Мэй, не перегни палку, — вполголоса одернула ее Люс. — Леди-то сейчас в обморок сковырнется!
— Поединок еще не окончен, — напомнил пришедший в хорошее настроение лорд Блокхед. — Божий суд не свершился.
— Если леди сознается в преступлении, то я прячу кинжал в ножны и даю ей возможность одеться, — сказала Люс. — Если нет — раздену донага, и прогоню через весь замок, и выгоню за ворота, и в таком непотребном виде пригоню в Ноттингем. Мы как раз успеем туда к утру и явимся на рыночную площадь. Кто после этого пожелает общества леди? Ее, боюсь, даже в монастырь не примут.
— Разумнее сразу признаться в убийстве, леди, — подала голос Мэй. — Лучше потерпеть за благородное преступление, чем за пляски перед толпой мужиков с голой задницей!
Разумеется, Люс не собиралась ночью, да еще по скверной дороге, гнать отравительницу за тридевять земель. Но леди Кэтрин, оказавшись в такой позорной ситуации, безумно боялась огласки. Сделав ставку на безумие, Люс не прогадала.
— Лорд Блокхед! — пытаясь завернуться в обрывки когда-то роскошного платья, от которого ехидная Люс оставила в неприкосновенности лишь парчовые манжеты, воскликнула леди Кэтрин. — Я каюсь, я извела твою жену, потому что люблю тебя и сама хочу стать хозяйкой в Блокхед-холле!
Это прозвучало даже гордо.
— Накажи меня, как сам захочешь! — продолжала леди. — Только не отдавай на посмеяние! Иначе моя кровь будет на твоей совести!
И она поднесла кинжал к груди.
— Ну вот, — вроде бы даже устало сказала Люс. — Стоило огород городить. Стоило тут курсы кройки и шитья открывать. Она созналась! И кувшинчик наверняка через несколько дней найдется. Не удивлюсь, если она бросила его в замковый колодец… А теперь, лорд Блокхед, вели завернуть леди в какой-нибудь гобелен и привести мою сестру!
— Вы обе вынудили у нее лживое признание! — вдруг опомнился лорд. — Это шантаж!
Люс подивилась тому, что в двенадцатом веке уже знали это жуткое слово.
— Это было лживое признание? — поинтересовалась она у противницы, показывая исподтишка ей кинжал.
— Нет, я сказала правду, — мрачно отвечала леди. — Только пусть меня судит сам лорд.