Люси…

– И так…будет с каждым! – закричал он истерически дрожащим голосом, подергивая губами и бровью. Весь трясущийся, красный, с выступившими жилками на лбу, надсмотрщик не знал, что ему делать: то ли стоять на месте, то ли доложить о случившемся начальнику тюрьмы. Глупая животная ярость и гнев, которые всегда охватывалт его в подобных ситуациях, сказывались и теперь…

– Прекратите смотреть на меня и на этого болва…!

Не успел он и договорить, как кто-то перебил:

– Закрой свой паршивый, дрянной рот.

Испуганно оглянувшись, Карл посмотрел в сторону исходящего голоса, было заметно, как он усердно пытался унять дрожащие колени.

– Кто это сказал?! Кто это сказа…?!

Комок вязкой грязи со снегом прилетел ему в лицо.

– Я! – закричал худой, с впалыми глазами, старик и, насколько позволяла цепь, выступил вперед.

Окончательно вскипев, озлобленный надзиратель занес дубинку и с грубыми высказываниями, о коих я не хочу писать, помчался к осмелевшему, наглому мужчине… Жесткий, твердый удар из толпы резким выпадом в висок отбросил надсмотрщика на несколько футов. Явно не ожидая такого поворота событий, он нажал на кнопку тревоги, которая всегда находилась в заднем кармане его штанов. Раздался пронзительный, ушераздирающий сигнал, по которому все четыре башни были обращены ко двору. Громкие выстрелы, похожие на хлопки, сразу повалили несколько человек. Разъяренная толпа заключенных, в том числе и я, внезапно рванули к Карлу. Сотни шершавых мужских пальцев вцепились в голову, руки и ноги надзирателя. Острые, давно не стриженные ногти, как когти хищных птиц, разрывали свою добычу.

На заднем дворе тюрьмы развернулась настоящая битва. С башен беспрерывно велся огонь; обстреливая заключенных, охранники изредка сбрасывали капсулы со слезоточивым газом. Надсмотрщики, выбежавшие из других корпусов тюрьмы, активно работали дубинками и высоко заряженными электрошокерами, поражая одного за другим. Среди них более всего выделялся Томас, толстый и рассеянный, но, имея стальные, крепкие руки, он направо и налево раздавал тяжелые увесистые оплеухи. Крики, стоны, свистящие пули и не прекращавшаяся тревога слились в общий гул странной какофонии…

Резкий, неприятный запах крови и мяса стоял на дворе, глухие, крепкие удары сыпались со всех сторон… Я хотел убежать, спрятаться куда угодно… лишь бы там не было этого мерзкого запаха горелого мяса, создаваемого электрошокерами. А самое главное – этих искривленных безумством лиц с улыбками звериной жестокости и наслаждения насилием, которую так ясно и выразительно подчеркивали глаза. Да! Глаза! Именно они то зеркало, отражающее человеческий облик и натуру, именно они не способны скрыть самые сокровенные качества и пороки людей…

Размышления об этом невольно погрузили меня в какое-то забытье… когда внезапно пронзившая грудь пуля, напомнила мне, где я нахожусь.

Глава 4

«– Может, остановимся здесь? – спросила Люси, указывая на старую, грустно склонившуюся над речкой иву. Тенистое деревцо пахло приятным запахом обветшалости и влаги, какой бывает в лесу после сильного дождя. Быстрая речушка извивалась и огибала большие древние камни, обросшие мягким, шершавым мхом. Затем воды спускались к устью и пропадали из виду. Сочные зеленые листья ивы радовались приходу весны, и теперь грелись на долгожданном солнышке. Травка, окружавшая дерево, создавала уют и истинное беззаботное счастье – наслаждаться дарами природы. По розовато-голубому небу медленно скользили облака; журчанье реки, как дурманящая мелодия, тихо укачивала монотонностью звучания и вводила в сон. Поднявшийся ветер покачивал золотые колоски почти поспевшей озимой пшеницы, ковром расстелившейся на чудесных равнинах Истборна».

Я приоткрыл глаза и смутно, как в тумане, разглядел двух людей, о чем-то оживленно споривших…

– Сколько всего полегло? – задал вопрос пухлый начальник, встряхивая густо забитую табаком самокрутку и покручивая свои черные, с редкими седыми волосами, усы.

– Около тридцати четырех человек, сэр!

Заложив руки за спину и хмуря брови, начальник, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, ходил по двору, заваленному грудами обезображенных тел. Перебирая пальцами и отрывая от них маленькие кусочки красной кожи, он прошептал: