Этому трюку с украшениями я научилась в то лето, когда мне было пятнадцать. Я, Энн Гарретт и Фиона Харт увлеклись тогда игрой в покер на раздевание с мальчишками с нашей улицы. У Энн и у Фионы уже была большая грудь, и в связи с этим они обожали выставлять себя напоказ. У меня же груди практически не было, и я предпочла бы умереть, чем сидеть за сараями теплым летним вечером в майке и трусах рядом с Дереком Уитли, Гордоном Уитли, Джо Ньюи, Полом Стэйплтоном. С другой стороны, мне отчаянно хотелось быть в компании, чувствовать, что у меня есть друзья.
И эту проблему я разрешила, надевая на себя как можно больше колец, цепочек и брошек. Уши у меня тогда еще не были проколоты, поэтому приходилось носить клипсы, от которых у меня распухали и невыносимо болели мочки ушей. Но я готова была терпеть и большие муки (правда, признаюсь, всегда с радостью встречала первые два проигрыша). Еще я стащила у мамы кольцо с камеей, которое она хранила завернутым в салфетку в коробке под шкафом и надевала только на день рождения и годовщину свадьбы. Кольцо было слишком велико мне, и я все время боялась потерять его. Вдобавок ко всему я отыскала в старых игрушках три пластмассовых браслета, выигранных на каком-то детском празднике. В результате этих предосторожностей мне ни разу не пришлось снять из одежды ничего, кроме носков и сандалий. Для пущей надежности я надевала три пары носков.
Удивительно, что ни Энн, ни Фиона не носили
И самым странным было то, что я, почти никогда ни во что не выигрывавшая, в покере на раздевание не знала поражений. Что, впрочем, не производило на остальных игроков ни малейшего впечатления. И только спустя несколько лет до меня дошло, что они вовсе не были горькими неудачниками.
Я была очень наивным подростком.
Итак, я продолжала снимать сережки, а Гас продолжал знакомиться с моей спальней.
— Ты не против, если я прилягу ненадолго, Люси?
— Нет, не против.
— Можно, я сниму ботинки?
— Э-э… конечно, пожалуйста. — Я ожидала, что он снимет не только ботинки. Но раз так, то, может, я легко отделаюсь.
Гас прилег на кровать.
— Как хорошо, — проговорил он и взял меня за руку.
И мне тоже стало хорошо.
— Знаешь, Люси Салли…
— Что?
Он ничего не ответил.
— Что? — повторила я, обернулась к нему и увидела, что он заснул. Прямо в рубашке и джинсах. Он выглядел таким милым — с темными пушистыми ресницами, бросавшими тень на щеки, с едва заметной щетиной, с полуулыбкой на губах.
Я смотрела на него и думала: «Вот то, что мне нужно. Он — тот, кого я искала».
Глава двадцать вторая
Преисполненная заботливости и нежности, я укрыла Гаса одеялом и убрала с его лба прядь волос. Наверное, не очень хорошо, что он заснул в одежде, но тут уж я ничего поделать не могла: раздевать его я не собиралась. Никто не мог заподозрить меня в том, что я копаюсь в чужом нижнем белье и украдкой прицениваюсь к тому, что мне пока не показывали.
Затем — надо признать, несколько разочарованная — я тоже стала готовиться ко сну. Во-первых, я надела пижаму. Я была почти уверена в том, что Гас не из тех, кого особенно волнует сексуальное неглиже (которого у меня, кстати, и не было). Во-вторых, я почистила зубы.
Я лежала, глядя в темноту и думая о том, что произошло этим вечером. И как бы вы ни назвали чувства, владевшие мною, — возбуждение, предвкушение, разочарование или облегчение, — они не давали мне заснуть.
Немного погодя я услышала, как открылась входная дверь и в дом вошли Карен, Шарлотта и какой-то мужчина, судя по голосу. Зазвенела посуда, зашумел чайник, на кухне тихо разговаривали и приглушенно смеялись. В целом шума было гораздо меньше, чем в прошлую ночь, — ни громкой музыки, ни падающей мебели, ни пронзительных воплей.