Лютер

Мартин пробормотал что-то в знак согласия, но Иоганн его уже не слышал: довольный, он запрыгал по ступеням вниз. «Кажется, Рим вдет ему на пользу», — не веря своим глазам, подумал Мартин. Во всяком случае, от многочисленных недугов, одолевавших брата Иоганна на протяжении долгого путешествия, не осталось и следа. Это было похоже на чудо. Мартин наблюдал, как тот, подхватив подол рясы, с видимым вожделением устремился к ближайшей таверне, из распахнутой двери которой доносилось скворчание кипящего оливкового масла и соблазнительный аромат жареного мяса со специями. К огорчению брата Иоганна, Мартин так и не согласился переступить порог таверны. Тогда монах с обиженным видом распрощался с ним и направился к Пьяцца дель Пополо, чтобы поспеть хотя бы к монастырской трапезе августинцев.

Мартин оглянулся вокруг, быстро сориентировался и отправился в путь. Он хорошо понимал, что следует воспользоваться неожиданным мигом свободы, — вряд ли ему в ближайшее время еще раз представится возможность избавиться от общества брата Иоганна. И полный деятельной энергии, он пошел в сторону центральных кварталов города.

Пробираясь по грязной, в глубоких рытвинах улице, рассматривая дома, башни и памятники, он невольно вспомнил слова одного паломника, сказанные за кружкой вина в хибарке, где они останавливались на ночлег по дороге в Рим. Он назвал этот город высочайшими небесами и мрачнейшим адом одновременно. Когда день стал клониться к вечеру, Мартин понял, что имел в виду старик, описывая Рим столь нелестно. В то время как роскошные дворцы римской аристократии и церковных иерархов, храмы и часовни излучали богатство и жизнерадостность, жалкие хижины бедняков тонули в пучине безнадежности. И куда бы ни направлялся Мартен во время своей прогулки по переполненному людьми шумному городу, всюду сталкивался он с контрастами, вселявшими в его душу отчаяние. Похоже, здесь никто не удивлялся тому, что посреди квартала изящных белоснежных палаццо с огромными воротами стояло кособокое дощатое строение, освещаемое. Внутри чадящими смоляными факелами; в его покрытых плесенью стенах два десятка продажных женщин занимались своим ремеслом. Церкви стояли в окружении остатков древних колонн с ионическими, коринфскими или дорическими капителями. И кругом — грязь, в некоторых кварталах доходящая путнику до щиколоток. Казалось, римляне и не вспоминали о каналах и виадуках, которые построили в городе их предки, ибо Мартин мог наблюдать, как в домах то и дело открывались окна верхних этажей и оттуда прямо на улицу вываливали целые корзины мусора и выплескивали помои. Коровы и овцы топтались в собственном навозе, и тут же, в десяти шагах, привалившись к каменной стене, мочились двое пьяных. Ужасающая вонь стояла в кварталах Старого города, и даже легкий освежающий ветер не мог ее одолеть. Губы Мартина скривились от отвращения, он судорожно сжал пальцами итинерарий, маленький свиток с планом города, который дали ему с собой в монастыре августинцев. Но как он ни старался разглядеть что-нибудь на этой схеме, все эти кривые линии, стрелочки и крестики, густо испещрявшие пергамент и указывавшие путь к церквам Святой Агнессы, Сан-Пьетро в Монторио или Санта-Кроче в Джерусалемме казались непостижимыми, и он не мог совместить их с необозримым хитросплетением улиц, площадей или с полуобвалившимися проходами в старых стенах. В лучах заходящего солнца они казались клубком из зловонного камня и гнилого дерева.

Со вздохом свернул он бесполезную карту, сунул ее под рясу и доверился собственному чувству пространства. Брат Иоганн наверняка пустится на поиски, если ко времени общей молитвы Мартин не вернется в монастырь.

В узких, вонючих переулках, отходящих от больших площадей, теснились необозримые толпы, лошади, паланкины, повозки. Вопили, перекрикивая друг друга, торговцы свечным товаром, вином, шерстью. Цирюльники брили клиентов прямо на улице. Нотариусы и бедные поэты с грифельными досками в руках предлагали прохожим свои услуги. Перед порталом церкви Сан-Себастьяно вокруг горящего костра толпились продавцы священных сувениров. Всех, кто пытался проскочить мимо них, они неминуемо останавливали и совали под нос кто медальоны с изображением святых, кто флакончики со слезами Иисуса или маленькие деревянные шкатулки. Бородатый старик с набрякшими мешками под глазами, расставив ноги, преградил путь Мартину. Голову его прикрывал грязный капюшон из мешковины, из-под которого выбивались спутанные седые волосы, и пряди их напоминали шевелящихся змей. Морщинистые щеки старика были похожи на две половинки печеного яблока. От него исходил кислый запах дешевого вина.

— Большой выбор святых, fratello mio! — закричал старик, обнажив остатки гнилых зубов. — Не желаете ли чуда, дорогой брат? Купите святого себе на радость — да и для защиты. Вот, смотрите, это — святая Одилия. Она исцеляет слепых!