Лютер

— Меня немного смущает, что они предположили, будто меня так просто подкупить, — сказал он. — Ну что ж, подождем, посмотрим, кто выйдет победителем в этой борьбе за власть. Святейший Отец, доктор Лютер, Саксония, или… или новый император.

— В ближайшие дни я отправлюсь в университет, чтобы посоветоваться с профессором Карлштадтом и с другими магистрами, — пообещал Спалатин, попытавшись изобразить на своем лице бодрую улыбку, но у него ничего не получилось, ему всегда плохо удавались ободряющие жесты. Он должен был признать, что никогда не умел ободрять своего господина, склонного к меланхолии. Вместе с тем он ясно сознавал, что Фридрих ставит сейчас под удар свое положение как имперского князя. Защищая интересы своего господина, Спалатин считал себя обязанным и далее не выпускать из виду брата Мартинуса, чтобы четко представлять себе, что собирается предпринять монах в ближайшее время.

ГЛАВА 13

Мартин сидел за столом в каморке, примыкавшей к лекционному залу, и писал при скудном свете свечи. Вокруг царила мертвая тишина, время от времени прерываемая лишь ударами колокола. Стол и конторка были завалены десятками писем со всех концов империи. Ему писали студенты, ученые-гуманисты атаковали его комментариями и вопросами, которые требовали ответа.

Он на мгновение оторвался от своих бумаг и напряженно прислушался, затем облегченно вздохнул. Он взглянул на мелко исписанные листки и на кучку сломанных гусиных перьев. Мартен сидел здесь уже очень долго, с раннего вечера, но всякий раз, когда он порывался встать и погасить свечу, ему на ум приходили новые важные мысли, которые непременно нужно было записать. То и дело у него в памяти всплывал допрос у кардинала, и воспоминания его возвращались к спутнику кардинала, тому итальянцу… Как же его звали? Ах да, Джироламо Алеандр. Мартин вздохнул. То, что ему тогда удалось спастись, казалось настоящим чудом. Ведь он ускользнул от них в самый последний момент. Но пережитое в Аугсбурге не заставило его вести себя осторожнее, и в последующие недели в своих посланиях и жарких дискуссиях он продолжал растолковывать свой взгляд на суть христианской веры и жизни во Христе. Он несколько недель провел в Лейпциге и вел там в Плейсенбурге беседы с самыми видными учеными империи. Резкими и обидными были те слова, которые его оппоненты, и прежде всего Майер фон Эк из Ингольштадта, швыряли ему в лицо. Фон Эк упрекал Мартина в том, что тот стал последователем учения еретика Гуса из Богемии, сожженного в Констанце. Закончилось тем, что эти диспуты в Лейпциге прервались. Ни одна из спорящих сторон ни на йоту не отступила от своих позиций.

Ведь во всех этих упреках должен быть какой-то смысл, подумал Мартин и, поддавшись неистовому порыву, ударил кулаком по столу. Как тяжело, оказывается, добиваться того, чтобы истину увидели и признали. И столь же тяжело переносить одиночество, которое влечет за собой эта борьба за истину. Но Господь освободил его от духовного плена вовсе не для того, чтобы он теперь молчал, он должен передать своим братьям и сестрам весть о том, что позволил ему постичь Отец Небесный.

Погрузившись в свои мысли, Мартин не замечал, что все время выводит на пожелтевшей бумаге одни и те же слова: «плен» и «свобода». Церковь находится сейчас в плену, как когда-то дети израилевы были пленниками в Вавилоне. Но народ мечтает о свободе.

Мартин поднял голову от стола, ибо дверь приоткрылась и в каморку вошли двое. Это были брат Ульрих и Спалатин. Они обменялись многозначительными взглядами, осматриваясь в скудно обставленном помещении.

— Так вот где ты скрываешься! — Брат Ульрих смотрел на Мартина сверху вниз, как отец, застигнувший своего отпрыска за кражей меда. — Тебя уже давно хватились в монастыре. Приор отправил меня на поиски. А здесь, у входа, я встретил господина секретаря.

— А что вы пишете, брат Мартинус? — Спалатин заглянул ему через плечо, силясь прочитать первые строки. — «Христианин — сам господин надо всеми вещами и не подчиняется никому…» — От неожиданности он прищелкнул языком. — Что это такое? Надеюсь, вы не собираетесь провозглашать эту галиматью с церковной кафедры? Курфюрсту это наверняка не понравится, особенно после того, как он из-за вас вынужден был выставить за дверь папского посланника!

В сердцах Мартин сломал свое последнее гусиное перо. Он вскочил со скамьи и кивнул секретарю, призывая его прочитать вторую часть написанного.

Спалатин, вздохнув, пододвинул поближе догорающую свечу и дочитал до конца:

— «Христианин — покорный слуга всех вещей и подчиняется каждому».