И вот Джеми Смарт уходит домой, и Эдриан с баночкой «фанты» сидит на поребрике один, у края площадки, любуясь своим приставленным к фонарному столбу велосипедом. Настроение у мальчугана отменное: как-никак ему уже стукнуло шесть.
В это время неподалеку подчаливает фургон. Оттуда вылезает встревоженного вида шофер и припускает трусцой по пустой дороге.
— Эй, дружок, — зовет он на ходу, — тебя как звать?
— Эдриан.
— Эдриан, а дальше?
— Йорк. Эдриан Йорк.
— Значит, все верно. Я так и думал, что это ты.
— А что? — спрашивает Эдриан.
— Ты уж прости, друг. Там у нас несчастный случай. Тебе лучше проехать со мной.
Дыхание у шофера какое-то странное. Мальчугана охватывает нерешительность, но шофер, нервно облизнув губы, говорит:
— Меня попросили отвезти тебя к твоей маме. Давай-ка усаживайся рядом со мной.
— Нет, лучше не буду, — упрямится Эдриан.
— Да ты что! — восклицает этот навязчивый тип. — У тебя мать, быть может, богу душу отдает. Так что лучше поторопись.
Эдриан Йорк смотрит на свое окно. Мамы там что-то не видно, хотя она еще недавно сидела там, присматривая за ним. А вдруг этот дядька прав, и с ней и вправду плохо?
Мальчик начинает хныкать.
— Если я без тебя вернусь, мне худо будет, — говорит дядька. — Меня ж за тобой полиция послала. Нам обоим может влететь из-за тебя.
— А как с велосипедом? — со слезами в голосе спрашивает Эдриан Йорк.
На это дядька ничего не отвечает. Он просто хватает Эдриана в охапку и несет его к фургону. Один из габаритных огней на фургоне разбит.
Офицер по семейным связям, Лютер и Хоуи жмутся по углам, как гробовщики вокруг смертного одра. Кристине Джеймс они дают несколько минут побыть наедине со своим ребенком; несколько минут, которые вряд ли пойдут ей на пользу.
Сжимая кисть Эдриана, она притискивает ее к своему лицу, исступленно целует и плачет, плачет с жалким, безумно потерянным видом. Плачет и взывает к Богу: «Боже мой! Господи, о Боже, Боже! Мальчик мой, о мой мальчик!»
Беспомощный, прикованный к постели, Эдриан в силах выговаривать лишь одно: «Прости, мама… Прости меня, мама…»
Наконец офицер по семейным связям участливо, с уговорами, выводит совершенно оглушенную, еле передвигающую ноги Кристину Джеймс из палаты, под режущий свет больничных коридоров.
Лютер, сгорая со стыда, чувствует на себе взгляд Хоуи. Тем не менее он подступает обратно к кровати Эдриана.
— Как его зовут? — мягко спрашивает он. — Какое у него настоящее имя?
Долгая пауза. Наконец паренек вышептывает:
— Генри.
— Генри, А фамилия?
— Кларк. Николс. Бреннан.
— И всегда Генри?
Парнишка, не отрывая головы от подушки, пытается сделать что-то похожее на кивок.
— Но ведь столько лет уже прошло, — чутко напоминает Лютер. — Ты уже должен знать его настоящее имя.
— Мэдсен.
Генри Мэдсен. Руки Лютера по въевшейся за много лет привычке что-то ищут. Хочется цапнуть карандаш, выхватить блокнот, записать, подчеркнуть, дважды, до графитового хруста, жирно обвести кругом.
Прикусив изнутри губу, Лютер силой себя одергивает.
— Эдриан… — обращается он. — Патрик, где вы с Генри живете?
Глава 26
Генри Мэдсен обитает в большом, довольно обветшалом доме на участке площадью в четверть акра. От соседей участок отделен высокой изгородью и плотным заслоном деревьев. Окнами дом выходит на Ричмонд-парк, самый большой в Лондоне. На момент прибытия первой из групп реагирования в доме заметны языки огня. Через несколько минут, когда уже появляются пожарные, набравшее силу пламя с жарким гудением прорывается наружу. Почти сразу за пожарными к месту подлетает вооруженная группа антитеррора и спецбригада «скорой».
По участку носятся бультерьеры, со странной бесшумностью набрасываясь на вновь прибывших. Это замедляет операцию. Отдается приказ уничтожить собак.
А пламя между тем все разгорается.
По дороге в Ричмонд-парк Лютер звонит Бенни.
— Прошерстили последние двадцать пять лет, — сообщает Халява. — Генри Мэдсенов значится шестеро. Четверых можно сразу опустить: воротничковая преступность — нелегальные банковские операции и всякое такое.
— Сексуальных преступников среди них нет?
— Как же, как же. Мэдсен, Генри Джон. Во-первых, целая серия преступлений в несовершеннолетнем возрасте: кража со взломом, вандализм, еще кража, разбойное нападение, поджог.
— Поджог?
— Попытка убийства приемных родителей.
— Это как понимать?
— Влез к ним ночью в дом и поджег кровать.
— Чувствуется, наш клиент, — говорит Лютер. — И что с ним случилось потом?
— Получил срок. Вышел на свободу в восемнадцать. Посещал принудительные консультации. В девятнадцать снова попал в тюрьму. На этот раз тяжкое телесное повреждение: накостылял кому-то в пабе во время разговора об абортах. Высказал, так сказать, свой протест. Из тюрьмы был переведен в психиатрию. Вышел в двадцать один год. После этого из-под радара ушел.
— Из чего не следует, что он был не при делах. Фотографии есть?
— Только старые.
— Как он выглядит?
— Волосы короткие. Аккуратно прилизанные.
— На пробор?
— Да, пробор на левую сторону.
— Очки, борода, усы?
— Отсутствуют.
— Отлично. Разошлем эту харю по всем новостям.
— А он не запаникует?