Она дает отбой связи. Заправляет за ухо прядку волос. Утыкает лицо в ладони и, как мантру, произносит свое имя: Зои, Зои, Зои, Зои… Затем выгибает шею и глядит в потолок.
Звонок. Она хватает трубку. Марк.
— Новости видела? — интересуется он.
— Сейчас смотрю.
— Господи, Зои, с тобой все в порядке?!
Если бы она знала это сама…
— От него что-нибудь было? — спрашивает Марк.
— Нет.
— Думаешь, с ним там все нормально?
— Не знаю, — с легкой двусмысленностью отвечает она. — Понятия не имею, у кого там нормально, а у кого нет.
— Послушай, — говорит он, не поддаваясь на провокацию (за что она его и любит). — Я вот он, здесь, чего бы ты от меня ни хотела. Хочешь, чтобы подъехал, — я все брошу и примчусь. Хочешь, чтобы не лез, — я так и поступлю. Просто дай знать.
— Вот и спасибо, — отвечает она. — Нет, правда. Ценю. У нас вечером скандал вышел, крупный. А тут еще он, по телевизору… плачет. На него совершенно не похоже. И… в общем, не знаю. Просто не знаю, как мне поступить. Все, надо бежать.
— Куда?
— На работу.
— А это… — после секундной паузы спрашивает он, — правильно?
— Ну а что я, по-твоему, должна делать? — горько усмехается она. — Ошиваться дома, не вылезать из телевизора? Если б я только это и делала всякий раз, когда он в какую-нибудь мерзость вляпывается, у меня бы уже никаких работ не было, на которые можно ходить.
Хоуи поднимается к себе в офис буквально за две минуты до того, как из Бристоля прибывает полицейский курьер. Она еще только снимает пальто, когда он подает ей мягкий пакет с архивными делами Кинтри и Йорка.
Хоуи благодарит и кидает пакет на свой неприбранный стол. Курьер — молоденький констебль с заметным корнуоллским акцентом. Она предлагает ему чашку чая. Констебль застенчиво намекает, что не прочь оприходовать вон тот суповой пакет, который красуется рядом с чайником. А то, дескать, с ночи на ногах, в животе кошки скребут.
Суп он не ест, а пьет. Мимолетом болтают о деле — так, в самых общих чертах. Затем он моет кружку и откланивается. Хоуи прихватывает с собой к столу кофе, надевает наушники, слегка прикручивает звук и открывает пакет с делами.
Не успевает Лютер зайти в тяжелые двери ульем гудящего управления, как его ухватывает за локоть Бенни и волочит к себе в кабинет, где за дверью по-прежнему болтается на вешалке пиджак Райда, взятый из чистки.
Халява нынче какой-то дерганый, глаза на бескровном лице вспучены.
— Бог ты мой, Бенни, — выговаривает Лютер, — ты вообще спал нынче?
— Да какой тут сон. Меня все давит, грызет. Как тут спать, когда ты весь в мыслях: а ведь можно принести пользу людям — вдруг у них без тебя что-нибудь не срастется?
— Оно, как видишь, так и так не срослось.
— Да слышал я. Ты в порядке?
— Да так. Все в конце концов образуется. А у тебя что?
— Фейсбук.
— Я думал, мы это уже проходили.
— Как бы тебе это сказать: и да, и нет.
Чувствуется, что Бенни несет. Он явно хочет что-то сказать, но с трудом сдерживается. Наконец делает вдох и говорит:
— А ну-ка, каково золотое правило социальных сетей?
— «Не делай этого»? — наугад говорит Лютер, вешая пальто.
— Нет. Золотое правило — помещай только такую информацию и образы, которые ты с удовольствием открываешь для всех подряд и под которыми свободно авторизуешься. И Ламберты во многом этим канонам соответствовали.
— Но?..
— Но проблема в том, что, когда я говорю «с удовольствием» и «для всех», я действительно имею в виду — для всех. Проблема же с социальными сетями, да и вообще с Интернетом в целом, такова, что, находясь там, можно легко выдать себя за того, кем ты на самом деле не являешься. Например… — Он подходит к креслу: — Ну-ка, потеснись.
Лютер отодвигается, открывая Бенни доступ к старому бежевому компу с пятнадцатидюймовым монитором, который громоздится на его рабочем столе еще со времен великого технического апгрейда — когда те из сотрудников, кто пошустрее, обзавелись модерновыми плоскими экранами.
Бенни входит в Facebook и снова настукивает по клавишам. И вот уже Лютер смотрит на свою собственную страницу в Facebook, которой у него отродясь не бывало.
— Вот, — объявляет Бенни. — Я ее нынче ночью соорудил — на твое имя.
Лютер не отрывает взгляда от этой странички.
— Как?
— Легко. Ведь я знаю твой день рождения, знаю, в какую ты ходил школу, в какой университет, и так далее. Эти детали можно легко провентилировать в онлайне. Единственная загвоздка вышла с твоей фоткой: у меня под рукой ее не оказалось. Но я между делом знаю, что ты фанат Дэвида Боуи, разве нет? И знаю твой любимый альбом.
— «Low».
— Верно. Поэтому я ищу этот альбом, скачиваю его обложку и использую ее как твою аватарку. Все, кто тебя знает, смотрят на нее и прикалываются: «Ну типичный Джон Лютер! Как был фанатом Боуи, так и остался!» И никому резона нет думать, что ты — это не ты. Все, что мне теперь остается, это сыскать кого-нибудь из твоих старых знакомых. Опять же, это не проблема, потому что я знаю, в какую ты ходил школу Я просто делаю рассылку с запросом по куче друзей.
— Скажи еще, что ты ее на самом деле разослал, — настораживается Лютер.