Лютер. Книга 1. Начало

Билл почти уже у своего дома, когда из прохода между двумя многоэтажками появляются двое битюгов. Один из них — белый, повыше, с крашеными волосами и в кожаной куртке — Ли Кидман. Второй, кругломордый, азиатского вида, Бэрри Тонга — мешковатые джинсы, клоунские кроссовки, голова повязана какой-то тряпкой — то ли носовой платок, то ли еще что-то.

Первое, что с Биллом происходит, прежде чем он успевает хотя бы рот раскрыть, это непроизвольное мочеиспускание — от страха. Он сам этого толком не замечает — просто что-то теплое растекается по штанам сверху вниз, а на выходе, снизу, моментально холодеет. Таким паскудным образом Билл не мочился вот уже больше семидесяти лет, но ощущение это он распознает сразу, и ему хочется расплакаться от гнева и стыда. Собачонку он прижимает к груди, чтобы хотя бы она этого не видела. Он понимает, насколько это глупо, но Пэдди — это последнее, что у него осталось от Дороти; последняя частица ее тепла. Она любила этого засранца, а засранец этот сейчас обожает Билла, хотя силенок в нем уже всего ничего — одни кожа да кости.

Битюги тычками в грудь упихивают Билла в проулок.

— Старый мудак, — говорит ему Кидман, явно упиваясь своей властью.

Похоже, этот тип из тех, кто считает себя даром божьим, хотя на самом деле женщин от таких мутит.

Второй бугай, с мордой-блином над массивными плечами, являет собой загадку. Руки у него сплошь татуированы, а также ноги, что видны из-под шорт длиной по колено. И как он их носит, в эдакую-то погоду…

Кидман хватает Билла за больное запястье, и руку огненным жгутом пронзает боль.

— Прими предложение, — шипит ему на ухо мучитель. — Возьми у него бабло. Ты на себя посмотри: стоишь обоссанный весь. Тебе в богадельню надо.

— Ах ты, сволочь, — отвечает ему на это Билл, с ужасом различая в своем голосе нотку плача.

Она ненавистна, но сдержать ее невозможно. И ничего в голову больше не идет. А ведь, лежа в постели, он часами выдумывал, высчитывал, что скажет сволочам, если те снова с ним когда-нибудь пересекутся. Прогонял, репетировал снова и снова: испепеляющее презрение, достоинство, с которым будет держаться. Но все эти слова куда-то канули, а он сам стоит тут, истекая собственной мочой и пуская слезы. А все нужные слова напрочь покинули его голову. Билл прижимает к себе собачонку; чувствуя страх хозяина, та крупно дрожит.

Кидман пихает старика к стене; Билл упрямо от нее отшатывается. Из рук Билла Кидман выдергивает тщедушного Пэдди и, поднеся к своему лицу, мелко и звонко причмокивает.

— А ну-ка, кто это у нас такой? — произносит он жеманным фальцетом, нестерпимо жутким в устах такого верзилы. — Что это у нас за малютка, куколка-бздюкалка, а?

— Оставь собаку! — вскрикивает Билл. — Она-то здесь при чем?

Но Кидман, не обращая внимания на Билла, продолжает говорить с дрожащим мокроглазым Пэдди, щекоча ему под миниатюрным подбородком своим наманикюренным розовым пальцем, похожим на лопатку.

— Сейчас я тебя вздрючу, песик, — говорит он Пэдди. — Устрою тебе взбучку, собачоночка ты моя.

— Не трожь, — просит Билл, — оставь его в покое.

— Ведь твой папик не слушается моего папика, — сюсюкающим голоском втолковывает собаке Кидман. — Что в лоб ему, что по лбу. Верно я говорю, старый, что в лоб, что по лбу, а? И вот теперь за это я вздрючу тебя, собаченька. Вздрючу по самое не могу. Ну-ка, попрощайся с папиком. Скажи ему: па-а-пик, по-ка-а!

Зажав меж двумя пальцами лапку Пэдди, он комично помахивает ею Биллу.

— Ты, сучий потрох, — в бессилии рычит Билл. — Мордоворот поганый!

— Мордоворот, мордоворот, — соглашается Кидман. — Я же мордоворот, собаченька? Да? Мордоворотик сраный.

С этими словами он одной рукой берет Пэдди за шею, другой за бедра и резко, с прокрутом, скручивает его, будто выжимает полотенце.

Пэдди пронзительно, со взвизгом тявкает; у него ломается хребет, и одновременно наружу вылезают кишки и мочевой пузырь. Чтобы внутренности не попали на Кидмана, он со смехом отскакивает, роняя собаку на землю.

Такого жуткого воя от своего питомца Билл никогда прежде не слышал. Даже слов нет таких, чтобы как-то описать этот звук.

Билл тоже взвывает в ответ и отводит для удара свой некогда грозный кулак-скуловорот — теперь, правда, трясущийся и в сыпи старческих веснушек.

Тем не менее он делает это, пытаясь принять боксерскую стойку.

Но сзади наваливается Тонга и блокирует его умелым захватом. Чувствуется сладковатый запах его лосьона после бритья.

— А ну, стоп, папаша, — говорит он почти добродушно. — Стоп, говорят тебе. Брейк.

Билл вслепую молотит кулаками воздух, пытается оттоптать Тонге ноги. Снова воет.

Кидман смотрит вниз на Пэдди, затем на Билла и подмигивает.

— Сучье! — кричит Билл. — Сволота! Сволота гребаная!

Кидман на это хмыкает, а затем отводит ножищу и отпинывает Пэдди метров на пять по проулку.